Алексей Мирошниченко рассказал о балетных планах Пермского театра оперы и балета
На минувшей неделе Пермский театр оперы и балета объявил планы на сезон-2024/25. Еще весной прошлого года так поступали все ведущие музыкальные театры, за исключением Мариинского. В этом сезоне промолчали не только театры Валерия Гергиева — Большой и Мариинский со всеми их филиалами, но и другие региональные и столичные труппы. Пермский театр стал первым и пока единственным в стране, кто обнародовал список грядущих премьер, среди которых два полнометражных и один одноактный балет. О будущих постановках Татьяна Кузнецова расспросила художественного руководителя пермского балета Алексея Мирошниченко.
— Что касается балетной части — в начале этого сезона. Но вообще планы есть до 2027 года.
— Деньги еще не раздобыли, но надеюсь — раздобудем. А фонда у нас больше нет.
— Из-за музыки, конечно. Такой классической балетной музыки больше и не найдешь. Я, правда, собираюсь скомпилировать партитуру из двух балетов Делиба — возьму кое-что из «Ручья». Дело в том, что Делиб написал «Сильвию» в полном соответствии с либретто Жюля Барбье и Жака де Рейнаха, созданным по пасторали «Аминта» Торквато Тассо. Это куртуазная история, шифрующая реальную и очень личную ситуацию. В 1573 году Тассо служил при дворе феррарского герцога Альфонсо II, был влюблен в его дочерей, сначала в одну, потом в другую. Премьера пасторали состоялась во дворце Бельведер, наделала шума, было много пересудов. Эта такая гурманская история, принадлежащая своему времени. Я решил написать собственное либретто, поэтому мне и потребовались изменения в партитуре.
— При имени Сильвия на ум сразу приходит Реа Сильвия, самая известная весталка в истории, мать Ромула и Рема. Я взял за основу миф о ней и роман «Опимия» Рафаэлло Джованьоли — того самого, автора «Спартака». Он ведь прежде всего историк, поэтому описывает события античности прямо-таки с археологической точностью. Понятно, что либретто не про рождение Ромула и Рема. Однако сюжет про весталку, посвятившую себя богам, но влюбившуюся в мужчину, сам по себе острый. Ведь что делали с весталками, не сохранившими девственность? Погребали заживо — убивать-то их нельзя. Сначала считалось, что Сильвию оплодотворил Амулий, брат Нумитора, царя Альба-Лонги. Позже римляне называли отцом ее близнецов бога Марса. Так что, безусловно, в моем балете будет много всяких божеств — и нимфы, и сатиры, и дриады, ведь для людей античности их существование было реальностью. В общем, название «Сильвия», знаковое в балетном мире, здесь абсолютно оправданно.
— Нет, будут пуанты, конечно. Это стилизация под классический балет большой формы. Этакая балетная «Аида» — в «Сильвии» главных героев тоже погребают заживо.
— Вовсе нет, это чисто пермская история. Я придумал программу одноактных балетов: «Три века русской музыки». Два балета у нас уже есть. XIX век — это, конечно, Чайковский, мои «Вариации на тему рококо». XXI — Владимир Раннев, Слава Самодуров, их «Ultima Thule», мне очень нравится этот балет. Остается XX век и его главные композиторы — Стравинский, Шостакович, Прокофьев. Стилистически Стравинский самый разнообразный, причем его «Орфея» у нас никогда не ставили, я, во всяком случае, не нашел никаких упоминаний. С «Сильвией» я уже залез в античность, решил продолжить.
— Секундочку. Это общеизвестный миф об Орфее, и Баланчин ставил точно по мифу. Я тоже. Это одна из самых трогательных историй о том, как боги обманули художника. Понятно, что запрет оглядываться был их провокацией — они прекрасно знали психологию влюбленного человека. И, будучи бессмертными, осознавали, что ход мироздания невозможно изменить: нельзя оживить мертвых, повернуть историю вспять.
— У Славы был абсолютный карт-бланш, хотя мы, конечно, обсуждали варианты. Среди моих предложений тоже была «Снегурочка». Георгий Товстоногов любил повторять, что замысел спектакля всегда лежит в зрительном зале. И — да: выбор русского, точнее славянского, язычества кажется нам актуальным и логичным.
— Думаю, Славе ближе современная эстетика. Вот будете делать с ним интервью, он все и расскажет. Возможно, Владимир Раннев обыграет какие-то темы Римского-Корсакова, не знаю. В XIX веке в нашем искусстве поднялась настоящая русская волна: живопись, опера… Наверное, возникают какие-то этапы в нашей истории, когда нужно вернуться к корням национальной культуры.
— Народу маловато, но мы над этим работаем. Я ведь пришел в начале нового сезона, когда все выпускники уже распределились по труппам.
— Это же ученицы первого-второго курса. Им еще учиться минимум год. А люди нужны сейчас. Но, конечно, присмотрел кое-кого — глаза-то есть.
— Кого-то удалось, кто-то еще думает. Каждый решает сам: можно сидеть в Москве или Петербурге в кордебалете, розочкой помахивать, а можно здесь репертуар осваивать. Ведь при выпуске ты еще сырье — получил только базовые умения. Как артист ты можешь состояться только в театре, проходя через различные спектакли и партии, которые на тебя ставят. А в труппах с огромными коллективами карьерный рост очень медленный. Либо ты должен быть каких-то сверхъестественных способностей, либо уж не знаю что…
— У нас пока есть лицензия на вечер «Зимние грезы» — одноактные балеты Фредерика Аштона, Кеннета Макмиллана и Дагласа Ли. Эту программу очень любят пермяки, и не только — мы ее показывали в Петербурге. Есть «Свадебка» Килиана и «Вторая деталь» Форсайта. Их мы везем в конце июня в Сочи, на фестиваль «Дни танца в «Сириусе»». Мы единственные в России, кто танцует эти балеты,— лицензии были продлены в начале 2022 года, в начале 2025-го они закончатся. И придется рассчитывать только на себя.