Изабель Юппер в спектакле Ромео Кастеллуччи
Прямо перед тем как приступить к обязанностям председателя жюри нынешнего Венецианского кинофестиваля, Изабель Юппер отдала дань театру. На фестивале «Руртриеннале» (“Ъ” писал о нем 27 августа) в немецком Дуйсбурге она сыграла спектакль «Береника» в постановке культового итальянского режиссера и художника Ромео Кастеллуччи. Мастерством великой французской актрисы упивалась Эсфирь Штейнбок.
Спектакль, созданный французскими продюсерами и уже ставший одной из самых востребованных достопримечательностей европейского гастрольного рынка, поставлен специально для Изабель Юппер по мотивам пьесы «Береника» великого трагика Жана Расина. В трагедии, поставленной впервые еще в 1670 году, речь идет о событиях I века н. э., об иудейской царице Беренике, которая была влюблена в будущего римского императора Тита и пользовалась взаимностью. Закон и обычай воспрещают властителям вступать в брак с неримлянкой; вступив на престол, Тит принимает решение следовать правилам и расстаться с любимой, тем более что ее руки добивается сирийский царь Антиох. Береника не понимает, в чем она виновата, собирается наложить на себя руки, но в конце концов, отказавшись от предложения Антиоха и покоряясь воле Тита, соглашается прожить остаток жизни в разлуке с тем, кого любит, и просит императора забыть о ней навсегда.
Никого из персонажей пьесы, кроме самой иудейской царицы, в спектакле Ромео Кастеллуччи нет — это моноспектакль для Изабель Юппер. Ее время от времени «обрамляют» два высоких полуобнаженных юноши, белокожий и чернокожий, то ли ангелы, то ли демоны, то ли просто движущиеся декоративные элементы, и если даже зачем-то нафантазировать, что они неким образом соотносятся с Титом и Антиохом из трагедии Жана Расина, то безнадежное положение иудейской принцессы станет еще более очевидным. Еще на сцене появляются фигуры в белых балахонах — статисты, набираемые в каждом городе, где играется спектакль, из местных волонтеров. Возможно, опять же, если тянет все объяснить, можно вообразить, что это народ, не принимающий инородную императрицу, или придворные, готовящиеся к коронации Тита. Но в театре Кастеллуччи, театре художника и визионера, не все следует пытаться назвать своими именами.
Тем более что контуры людей и словно ниоткуда появляющихся считаных объектов — балетный станок, стиральная машина, что-то еще — все время размыты: спектакль играется в огромной комнате-коробке, зашторенной со всех сторон, и даже от зрителей почти все те восемьдесят минут, что длится спектакль, зрелище отделено прозрачным тюлем. Шумы и звуки, похожие на разряды электричества, помогают окончательно оторвать действие от исторической или социальной реальности. Хотя начинается «Береника», так сказать, с демонстративного материализма — титры на заднике подробно излагают химический состав человека: столько-то кислорода, столько-то азота, железа, свинца и т. д.
Сто процентов химических элементов — и сто процентов языка, в данном случае французского, самого рефлексирующего и самого зацикленного на самом себе. Спектакль Кастеллуччи поставлен о риторике чувства, о доведении себя до безумия посредством слов. Чувство здесь живет только в речи, оно живо до тех пор, пока живет речь. Конечно, законы спектакля-бенефиса не отменить никакой концепцией: Изабель Юппер успевает менять очень красивые платья и застывать в различных выразительных позах, но играет она в «Беренике» не королеву, а пленницу — узницу языка. Юппер начинает спектакль сдержанно-суховато, позже распаляет себя до негодования, потом вновь окорачивает себя силой разума. Слова то подхлестывают ее, то полностью блокируют, не дают остановиться, утаскивают за собой на самый край пропасти, чтобы потом вернуть обратно и опять угрожать.
Вообще, «Береника» Кастеллуччи так и просится быть препарированной с точки зрения знаменитых очерков хитроумного структуралиста Ролана Барта о Расине — про завесу между несколькими пространствами, про центростремительное устройство трагедии, вязнущей в одном месте, и про «запертого» человека, зажатого своими страхами. Да, Изабель Юппер, можно сказать, играет учебное пособие для интеллектуального зрителя.
Но играет она и нечто понятное всем и каждому — абсолютное, неразрешимое, неутешное женское одиночество. То самое, которое она так или иначе, окрашивая роли своим неповторимым голосом, в котором столько же растерянности, сколько требовательности и насмешки, играет всю жизнь, начиная с уже почти что полувековой давности «Кружевницы»,— уязвление гордости, необходимость быть стойкой и сильной перед невозможностью счастья. «Не смотрите на меня, не смотрите»,— взывает, умоляет Береника-Юппер зрителей именно в тот момент, когда ее можно наконец подробно рассмотреть, потому что Кастеллуччи бесшумно расшторивает зеркало сцены. Но это уже финал, и остается только досадовать, что театральный вечер не может длиться бесконечно.