«Пламя» Респиги в постановке Кристофа Лоя
В берлинской «Дойче Опер» состоялась премьера оперы «Пламя» (La fiamma) Отторино Респиги в постановке знаменитого режиссера Кристофа Лоя и дирижера Карло Рицци. На фоне многочисленных конфликтов публики с радикальными режиссерскими интерпретациями значение спектакля «Дойче Опер» показалось Эсфири Штейнбок особенно важным — при отсутствии очевидного режиссерского радикализма «Пламя» прозвучало современно и сильно.
Последняя опера итальянского композитора Отторино Респиги, впервые исполненная в 1934 году в Королевском оперном театре Рима, как ни крути, принадлежит к числу оперных раритетов. Широкой публике и само имя этого композитора не слишком известно — разве что по симфоническим поэмам «Пинии Рима» и «Фонтаны Рима», а уж о наличии в его довольно-таки объемном наследии еще и около десятка полноценных опер даже многие сведущие в музыке люди не подозревают. На партитуру «Пламени», завершенного незадолго до его смерти, к тому же падает тень неприглядных страниц истории и личной биографии композитора — не будучи активным сторонником фашистского режима, Респиги пользовался привилегиями любимого автора правителей, которым импонировали хорошо вписывавшиеся в культурную политику Муссолини историчность, эффектность и основательность его главных сочинений.
Режиссер Кристоф Лой уже не раз ставил в «Дойче Опер» полузабытые оперы первой половины прошлого века, превратив эти работы в своего рода программный цикл. «Пламя» достойно продолжило этот любопытный ряд. Стоит порадоваться тому, что за возвращение Респиги не взялся никто из бесшабашных радикалов от режиссуры, потому что либретто оперы, на первый взгляд, велит применить к сюжету самые смелые методы гальванизации. Судите сами: либретто Клаудио Гвасталлы основано на пьесе Ханса Вирс-Енсена «Колдунья Анна Педерсдоттир», действие которой происходит в XVI веке — героиню давно забытой всеми пьесы обвинили в контактах с черными силами и сожгли на костре. Респиги и Гвасталла совершили довольно редкое в истории переработок разных пьес действие — не осовременили, а, напротив, так сказать, «обархаизировали» сюжет: отправили героев почти на тысячу лет назад, в византийскую Равенну, и рассказали о запретной любви главной героини, Сильваны, к Донелло, сыну ее мужа, экзарха Базилио, от первого брака.
Но не слишком оригинальный мелодраматический сюжет, где важную роль играет мать Базилио Евдоссия, подсвечен страшноватым ведьминским светом — мать Сильваны в свое время как бы приворожила экзарха к женитьбе, и Сильвана с ужасом чувствует в себе наследственную страшную силу. К тому же она спасает у себя в доме — видимо, из ведьминской солидарности — обвиненную в колдовстве Агнессу, которую все-таки обнаруживают и фактически бессудно сразу же сжигают на костре.
Кристоф Лой не стал, как, возможно, сделали бы другие фантазеры, переносить действие куда-то то ли ближе, то ли дальше — в музей ли, лагерь для беженцев, на модный курорт или в психиатрическую больницу. Он — как оказалось, справедливо и умно — рассудил, что концентрация страстей в музыке и сюжете настолько высока, что никакие перевертыши и никакая ирония не спасут. И что кажущаяся «несовременность» оперы Респиги как раз очень современна. Нет, конечно, никаких мозаик Равенны художнику Херберту Мурауэру воспроизводить из папье-маше не поручили. Действие «Пламени» происходит в каком-то величественном, построенном из ровных деревянных панелей бункере, вглубь которого, где иногда возникают огромные, похожие на аквариумы дизайнерские композиции, ведут ступени, а бесшумные и медленно движущиеся перегородки из такого же дерева время от времени отсекают глубину сцены. Герои одеты в условно сегодняшние черные костюмы и платья — мы видим, без сомнения, современных людей, но без конкретных указаний на место и обстоятельства действия. Они и ведут себя как современные люди, в чем и заключается страшная правда: ведь понятие «современно» в нынешней жизни уже не является синонимом слова «цивилизованно».
Для Кристофа Лоя важно, что условная Равенна вовлечена в жестокий конфликт с римским папой и что дворцовый адюльтер случается на фоне исторических потрясений. Еще неизвестно, что в спектакле «Дойче Опер» становится истинной причиной смерти экзарха от сердечного приступа — измена жены или поражение в политической схватке. Режиссер показывает в «Пламени» доведенное до исступления, до коллективной истерики общество, которое легко падает в объятия религиозных фанатиков и готово растерзать любого одиночку, которого можно обвинить в ереси. Как не вспомнить факельные шествия, когда в конце первого действия толпа (то есть многоголовый оперный хор) требует казни Агнессы, и люди с факелами чуть ли не поджигают всю сцену, как огромную конфорку газовой плиты, в жажде не очищения от скверны, но расправы с одиночкой.
Маэстро Карло Рицци, казалось, не сразу доверился мощи и энергичности музыки Респиги, словно надеялся в обращении с несколько помпезным «Пламенем» обойтись сдержанностью и красивой аккуратностью. Но потом мистическая сила и страстность партитуры по праву взяли свое. Солисты же с самого начала взяли верное настроение и отличились убедительной актерской игрой — от кореянки Суа Чо в небольшой, но драгоценно исполненной сопрановой партии Моники до сильного российского сопрано Олеси Головневой, буквально накануне премьеры «впрыгнувшей» в партию и роль Сильваны и до краев наполнившей героиню неодолимой чувственностью и драматической статью. Эта затравленная женщина в маленьком черном платье, не способная ни победить природное влечение, ни отказаться от своей «отдельности», помогает понять простую истину — ведьмой в таком социуме оказывается не тот, кто умеет «колдовать» без лицензии, а тот, кто остается самим собой и умеет, нет, не просто критически мыслить, но критически чувствовать. Неподдельный ужас охватывает зрителя, когда Сильвана одна поет против заполнившей всю сцену хоровой толпы в черном. Еще страшнее становится тогда, когда эта толпа буквально поглощает ее, то ли утаскивая на костер, то ли просто затаптывая или раздирая на куски.