30 лет российского искусства в лицах
Российское искусство вступило в новую историческую фазу — переходный постсоветский период закончен, и теперь, оглянувшись назад, можно наконец разглядеть, каким он был и что составляло подлинный нерв искусства последних 30 лет. В течение этого года Анна Толстова будет рассказывать о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
Историки знают, насколько условны рубежи, отделяющие один период от другого, и как непросто выделить во временном потоке даты, к которым можно привязать начала и концы тех или иных эпох. Но вряд ли следует сомневаться в том, что 2022 год станет восприниматься как рубежный в истории России во всех аспектах, в том числе — в истории российской культуры, оказавшейся перед лицом такой изоляции и таких ограничений, каких она не знала даже во времена СССР и от каких успела совершенно отвыкнуть со времен перестройки. Собственно с перестройкой — с перестроечным культом свободы и открытости, с преодолением границ и цензурных запретов — связано начало завершающегося сегодня этапа в истории отечественного искусства. И это начало совпадает с наступлением того, что во всеобщей истории стали называть global art.
Принято считать, что глобальное искусство рождается на руинах Берлинской стены, в столкновениях на площади Тяньаньмэнь, в Поющей революции, августовском путче и других событиях, предшествовавших подписанию Беловежских соглашений. Часть критиков полагает, что только искусство эпохи глобализации и имеет право именоваться современным, contemporary art, поскольку в сферу этой «настоящей» и «окончательной» современности отныне вовлечен весь мир, который более не делится на первый, второй и третий. Эстетика всемирных сетей, распределенных сообществ, дисперсности и номадизма приходит на смену устаревшей бинарности: конфликты между авангардом и тоталитаризмом, прогрессом и традицией, свободой творчества и пропагандистской ангажированностью уходят в прошлое вместе с геополитической оппозицией «Запад — Восток». Музей современного искусства теперь существует в другой системе географических координат, где рядом с Нью-Йорком и Парижем находятся Москва, Пекин, Дакар, Каракас, Шарджа и Любляна.
Советское неофициальное искусство времен оттепели и застоя стремилось вопреки всем препонам следить за тем, что происходит по ту сторону железного занавеса, и соотноситься с этим во многом воображаемым и неверно понятым западным художественным процессом. Перестройка не просто сняла барьер между Востоком и Западом, которые вскоре назовут «бывшими», она дала художнику пропуск в мир искусства без границ, где рады всем, и фаворитам нью-йоркских галерей, и австралийским аборигенам. Вдруг выяснилось, что равняться на бывший Запад вовсе не обязательно — гораздо важнее поиски собственной идентичности. Со временем в индексах global art стали появляться имена художников из постсоветской России, связанных с самыми разными кругами и стратегиями, от московского концептуализма до радикального арт-активизма. Однако при всех различиях их объединяло одно характерное свойство: попав на этот всемирный форум, они не поддерживали бесед на общие темы, продолжая говорить и рассказывать о России, ее утопиях, историях и травмах. Кажется, можно даже вывести формулу успеха художника из России на глобальной ярмарке тщеславия: чем меньше он рассуждает об абстрактных модных материях на обезличенном арт-волапюке и чем больше историй, рассказанных на единственном и неповторимом идиолекте, мир узнает от него о советском и постсоветском бытии, тем интереснее он международной аудитории. Илья Кабаков — самый яркий тому пример.
Иными словами, вопреки всем ожиданиям и опасениям, связанным с глобализацией, отечественное искусство последних трех-четырех десятилетий не растворилось без остатка в глобальном, не стало как все. Напротив, оно обрело свое особенное лицо, следуя собственной внутренней логике или же подчинясь глобалистскому императиву самоидентификации. Прислушаемся к рассказам о России художников разных поколений, выступавших на российской и глобальной сцене в различных амплуа, манерах и жанрах.
Вещные смыслы
Ирина Затуловская: бедность как прием
Ирина Затуловская (р. 1954) начала участвовать в московской выставочной жизни только в годы перестройки, когда цензура ослабла и «неправильные» картины молодых художников перестали снимать с выставок. Неудивительно, что ее живопись, успев закалиться в боях с выставкомами, нашла более грубые, чем традиционный холст, материалы, и более прямые и непосредственные, чем позднесоветский реализм, способы говорения о реальности.
Читать дальше