«Обнаженная муза Пьера Боннара»: бесхитростный байопик художника
Показанный на последнем Каннском фестивале фильм «Обнаженная муза Пьера Боннара» почти год спустя вышел в российский прокат. Муки и радости выдающегося французского художника сняты тщательно, но выглядят бессодержательно.
Париж, зима 1893 года. Пьер Боннар (Венсан Макень), чье имя уже на слуху, увлеченно пишет новую натурщицу, пока безымянную. Утром он заприметил ее на улице, наверное, недалеко от Монмартра, и вот она уже нехотя обнажает перед ним грудь, а затем нежится на постели, запрокинув голову в посткоитальной истоме. Задумывавшееся как очередной этюд, это величественное ню, подчинившее себе сумрачный и неряшливый интерьер богемной студии, вскоре станет сенсацией Салона независимых, а с годами будет объявлено шедевром постимпрессионизма. Но Марта — именно так зовут задремавшую в гостях у гения девушку — даже не догадывается о той роли, которую ей предстоит сыграть в истории мирового искусства. Ее мысли заняты будничными хлопотами — как прокормить себя и как помочь сестре с матерью. Она из бедной семьи, которой страшно стыдится, у нее слабое здоровье, если верить безучастным докторам. Шансы выбиться из нищеты или попросту выжить ничтожно малы, странного мужчину, забросившего карьеру юриста ради холстов и красок, она полюбит с первого взгляда, ведь он единственный, кто может ее спасти. Спустя 32 года они поженились.
«Боннар Пьер и Марта» Мартена Прово, режиссера, зарекомендовавшего себя как автора бесхитростных мелодрам о незначительных тяготах галльского бытия, традиционно получил в российском прокате громоздкое и несколько искажающее суть название «Обнаженная муза Пьера Боннара». Видимо, с целью завлечь зрителя пикантными аспектами креативного процесса: художники ведь, как известно, не столько творят, сколько предаются порокам, тем более в Париже времен Belle epoque, где французский поцелуй неизменно приводил к французской же болезни. Вопреки русскому названию, обнаженной натуры в фильме минуты на две, остальное экранное время занимают оголенные нервы героинь, попавших по злому умыслу судьбы в поле зрения Пьера Боннара. Критики прозвали его живописцем радости, догадываясь, впрочем, что, за границей кадра/рамы неизменно вступало в свои права горе, причиненное им законной супруге Марте (Сесиль де Франс) и любовнице Рене Моншати (Стейси Мартин), в итоге покончившей самоубийством.
В принципе эту картину стоило бы отнести к жанру типичного байопика. Повествование линейно, аккуратно поделено на декады — первый секс, первый шедевр, первая седина, Первая мировая. Затем действие заходит на второй круг в аналогичной последовательности — с единственной разницей: Марта умерла почти сразу после победы союзников, а Боннар еще погоревал в одиночестве на солнцепеке Лазурного берега. В качестве навязчивого рефрена повторяются не только разрушительные войны, но и символизирующие вечную юность и артистизм пробежки голышом от ателье до Сены — даже агонизируя, герой этого байопика вспоминает, как носился по лугам, скопированным с пейзажей из коллекции Музея Орсе, в компании своих усопших муз, заливавшихся тогда звонким смехом.
Жизнеописания художников в кино обычно стремятся к карикатурным упрощениям и пошлым обобщениям. Авторы мечутся между информативностью и загадкой. С одной стороны, нужно пересказать содержание выставочного каталога, придерживаясь хронологии, с другой — сорвать покров тайны с души, в недрах которой родилась либо Сикстинская капелла, либо «Сикстинская Мадонна». В результате получается смесь «Арзамаса» (подкаста) с Азнавуром (исполняющим хит «La Boheme»). С «Обнаженной музой Пьера Боннара» ровно так и вышло. Вот протагонист милостиво объясняет Марте, кто есть кто на парижском арт-небосклоне: «Это мои друзья «Наби», в переводе с древнееврейского «пророки», слева Вюйар, справа Серюзье, да смотри не перепутай». А вот протагонист прячется, словно по тексту песни, за цветущей сиренью или указывает Клоду Моне на редкую кувшинку в пруду. И только живопись Боннара являет трагическую истину — эти знаменитые обнаженные, прикорнувшие в теплых ванных, чем дальше, тем все более отчетливо напоминающих ледяные саркофаги, кажется, готовы сомкнуть свои заплаканные очи навеки. Слабая здоровьем Марта вынесет многое и умрет не от старости, а от несчастья. Но и покой с волей, как видно по написанным эгоистичным мужем шедеврам, ей даже не снились.