Иво ван Хове и Анна Тереза Де Керсмакер на «Руртриеннале»
Одним из главных событий продолжающегося в Германии фестиваля искусств «Руртриеннале» (“Ъ” писал о нем 27 августа и 3 сентября) стали проекты двух выдающихся фламандских постановщиков — руководителя фестиваля, режиссера Иво ван Хове и хореографа Анны Терезы Де Керсмакер. В Дуйсбурге и Эссене побывала Эсфирь Штейнбок.
Заступая на пост руководителя Рурской триеннале, Иво ван Хове дал ясно понять, что собирается поворачивать фестиваль лицом к музыке. Нет, речь идет не об операх и симфонических концертах — их как раз в программе нет, а о «музыкальности» театра и о музыке как источнике вдохновения. О той современной музыке, которая связана в том числе и с поэзией, которая умеет рассказывает важные истории и которую все время хочется подружить с другими жанрами искусства. Впрочем, объяснять, что имеется в виду, можно долго и неубедительно. Поэтому Иво ван Хове решил убедить публику на практике — и у него это отлично получилось: он поставил сразу ставший сенсацией фестиваля мультижанровый спектакль «I Want Absolute Beauty» по мотивам песен знаменитой британской поэтессы и исполнительницы Пи Джей Харви.
Режиссер признался, что формула спектакля сложилась для него буквально за несколько месяцев до начала фестиваля, когда вся программа была готова. И решающим стало согласие актрисы Сандры Хюллер (после ролей в фильмах «Анатомия падения» и «Зона интересов» о ней говорят как о немецкой актрисе номер один) исполнить главную роль и стать интерпретатором песен выдающейся британки. В этой «формуле» ван Хове поющей протагонистке аккомпанируют сидящие в глубине сцены музыканты, а партнерами ее становятся танцоры Марсельского национального балета из Франции под руководством трио хореографов группы (LA)HORDE. Важнейшим в спектаклях режиссера по-прежнему остается его постоянный соавтор художник Ян Версвейвельд — огромная сцена представляет собой поле, засыпанное землей, с фонарями по бокам. Они, отражаясь в дальних зеркалах, создают ощущение бесконечной аллеи, которую поверху словно перерезает широкий видеоэкран. Световая партитура изысканна и разнообразна.
Спектакль «I Want Absolute Beauty» вроде бы лишен сквозного сюжета, если не считать таковым путешествие по жизни. Оно начинается с песни «Grow, grow, grow», и из разбросанной на сцене земли и вправду постепенно «вырастает» все, чем наполнена человеческая жизнь: открытия и потери, тайные страсти и отчаяние, расставания и возвращения, излишества и увлечения, предательства и войны. Спектакль состоит словно из сплошных, неостановимых метаморфоз: ноты превращаются в слова, слова — в движения, движения становятся смыслами, они резонируют с изображениями — и все складывается в систему образов, столь же размытую, сколь резкую, столь же конкретную, сколь загадочную. Сандра Хюллер, от которой не оторвать глаз, нашла свой, видимо, единственный для нее верный способ «перепеть» Пи Джей Харви — с обнаженными нервами и пугающей интеллектуальной требовательностью, иногда с тоской и отвагой, иногда с хрипом и стоном, которые только и могут объединить песни о любви и песни гнева, песни приятия себя и песни экзорцизма, песни детства и песни смерти.
На экране сменяют друг друга стихии и соблазны: дороги и огни городов, потоки воды и огненные штормы, места вечного покоя и столь же вечных искушений. На несколько минут появляется лицо Изабель Юппер, словно передающей новой героине эстафету вечного женского неспокойствия (или, может быть, пальму первенства на европейской сцене). Полуторачасовой «I Want Absolute Beauty» в конце концов складывается в сложное и тревожное высказывание о жизни как мучительной радости, которой невозможно научить, но все-таки можно попробовать поделиться, которую вряд ли удастся до конца понять, но которую ни в коем случае нельзя упустить.
У хореографа Анны Терезы Де Керсмакер, «соседки» Иво ван Хове по группе выдающихся фламандских деятелей культуры, совсем другая формула синтетического, мультижанрового проекта. Вместе со своей брюссельской танцевальной труппой «Розас» она пришла в Музей Фолькванг в Эссене — законную гордость Рурского региона. Для проекта под названием «Y» в восьми залах музея кураторы вместе с Керсмакер сделали выставку живописи и скульптуры, соединяющую, можно сказать — сталкивающую, работы разных эпох: от Каспара Давида Фридриха до Марка Ротко, от Эдуарда Мане до Оливьеро Тоскани с его некогда скандальной рекламой «Бенеттона», от Эгона Шиле до современных немецких радикалов. В пространство добавлена музыка — опять же смесь, от почтенной классики до электронной и современной. А еще «добавлены» танцоры из «Розас»: в разных залах, в основном поодиночке, но иногда и в дуэтах они исполняют хореографические миниатюры, часто выглядящие как импровизации, но, разумеется, тщательно продуманные с точки зрения не только движений, но и управления вниманием публики. А она свободно бродит по музейным залам и вольна задерживаться сколько угодно и где угодно, перед экспонатами или вокруг танцоров, самостоятельно выбирая скорость передвижения и настраивая свою оптику и фильтры восприятия.
Можно сказать, что весь проект Анны Терезы Де Керсмакер посвящен феномену восприятия. Y из названия — как последняя буква в слове «why», в вопросе «почему», который, по признанию хореографа, лежал в основе ее работы, как и картина Мане «Портрет Жан-Батиста Фора в роли Гамлета», то есть героя, любившего задавать вопросы. А еще Y — это акробатическая поза, голова на полу и ноги разведены в воздухе, которую принимает один из танцоров перед картиной Каспара Давида Фридриха. На ней изображено ущелье, линии ног напоминают о силуэте гор. Конечно, исполнители не «оживляют» сюжеты картины, они от них лишь «отталкиваются». Но их движения, часто рваные и отчаянные, будто рифмуются с эмоциями, которые может испытывать зритель. На соединении старого и нового, фигуративного и абстрактного, поддающегося и не поддающегося вербализации, статичного и движущегося Анна Тереза Де Керсмакер выстраивает по-своему универсальную метафору взаимоотношений человека и искусства, в которых столько же тревоги, сколько и восхищения, столько же избыточности, сколько и необходимости. Мир «Y» открыт, свободен и энигматичен — в нем ничего не объяснено и ничего не досказано до конца: в одном из коридоров на протяжении перформанса, который повторяется циклами длиной примерно два часа, под покровом золотой фольги кто-то лежит, но мы видим лишь кисть руки и шевелящиеся пальцы.