Балеты Марион Мотан и Се Синь в Opera Garnier
Балет Парижской оперы открыл сезон-2023/24 женской «тройчаткой», составленной из двух мировых премьер — «Последний звонок» француженки Марион Мотан и «Горизонт» китаянки Cе Синь — и бестселлера Кристал Пайт The Season’s Canon. Рассказывает Мария Сидельникова.
Вечер Мотан / Синь / Пайт — последний отголосок правления Орели Дюпон в Парижской опере. Она стремилась открывать новые имена хореографов, однако едва ли постановки ее выдвиженцев — Ивана Переса, Алана Люсьена Оуэна, Бобби Джен Смит и Ора Шрайбера — вернутся на сцену Оперы. Тем более при Хосе Мартинесе, чьи мысли занимает современная хореография на пуантах. Дебют Марион Мотан и Се Синь сенсацию тоже не произвел, но из всех экспериментов Дюпон эта программа выглядит самой цельной.
С балетным миром 42-летняя француженка Марион Мотан порвала еще в детстве, променяв станок в Парижской консерватории на уличный хип-хоп. После краткого сотрудничества с Анжеленом Прельжокажем решительная девушка рванула через океан — покорять американские концертные площадки: сперва на подтанцовках, затем вырвалась в постановщицы у Мадонны. На родине упрочила статус «хореографа звезд»: ставила для клипов Stromae, Christine and the Queens, учила танцевать Жюльетт Бинош, Деми Мур и разношерстный люд в ревю Freak show Жана Поля Готье. Теперь получила в распоряжение пятнадцать артистов Парижской оперы.
В «Последнем звонке» Марион Мотан исследует тему смерти. У спектакля биографическая подоплека: вечером 30 марта 2022 года ей позвонил отец, чтобы попрощаться. На сцене, погруженной во мрак, прерываемый вспышками неоновых ламп, стоит телефонная кабина — единственная декорация спектакля. Телефон звонит дважды — в начале и в конце спектакля. Отвечает на звонок единственный Живой — «корифей» Александр Боккара, незаменимый в современных постановках, куда обычно солисты ни ногой. Ошарашенный новостью, и без того невысокий танцовщик сжимается, становясь еще меньше, и, как в замедленной съемке, картинно корчится в ужасе, протягивая через всю сцену телефонный провод. Инфернальная атмосфера сгущается, из тьмы является армия людей в латексе. Во главе этой гротескной толпы — черная Смерть (Алекс Ибо — харизматичный, пылкий «сюжет», незаметный в классике и яркий в современном репертуаре), увлекающая Живого в странное спиритическое путешествие в духе Дэвида Линча.
Ставит Мотан уверенно и линейно. Получается что-то вроде четырех клипов на разнообразную громкую музыку, написанную композитором Микой Луной специально для «Последнего звонка». Первая часть — блюзовая: в клубах сигаретного дыма, покачивая бедрами, Смерть со своими приспешниками обольщает Живого. Вторая — агрессивно-драйвовая: тут в ход идет весь движенческий арсенал борьбы — от боксерских хуков до карикатурного битья головы о чужое колено. Третья — джазовая, зажигательная, диковатые пляски а-ля Жозефина Бейкер. Финал — ритуальный: в центре сцены Живой раскинулся на руках Смерти, словно позирует для «пьеты»; толпа, виляя бедрами и пуская волнами руки, провожает их в иные миры. Главных персонажей Мотан оригинальной хореографией не наделила. Ее конек — групповое исполнение бесхитростных, но очень энергичных танцев. Парижские балетные люди такое любят — это их шанс почувствовать себя поп-звездами. «Сюжет» Каролин Осмон — одна из лучших исполнительниц современного репертуара, и два молодых многообещающих «кадриля» — Энзо Согар и Корентан де Нейер отличились особенно.
Хореограф Се Синь — первая китаянка в истории Парижской оперы. Китайский современный танец Франции незнаком, так что Синь выступила в качестве его посла. Ее карьера танцовщицы, хореографа и, наконец, главы собственной труппы Xiexin Dance Company сложилась в Китае. Единственным европейским следом стала работа с Сиди Лабри Шеркауи, который, по ее признанию, сильно повлиял на ее хореографический язык. «Горизонт» на музыку Сильвиана Вана — полная противоположность «Последнему звонку». Ничего показного, нарочитого, лобового — сплошь поэзия и метафизика. Движение течет и стелется, как сценический дым, наводняющий сцену, в котором тонут девять танцовщиков кордебалета, одетых в воздушно-туманные прозрачные костюмы. Ни лиц, ни их возможностей здесь не разобрать: тела тают в непрерывном бесконфликтном потоке танца, разбиваясь на дуэты-трио и вновь собираясь в единое тело. В этой гипнотической пустоте при желании можно разглядеть аналогию с полотнами лирических абстракционистов или пофантазировать о границах физического, эфемерности красоты, цикличности жизни, человеческой двойственности и прочих неосязаемых категориях. Но это упражнение слишком камерное для двухтысячного зала, который на премьере благостно погрузился в коллективную дремоту.
Разбудить его удалось только Кристал Пайт, чей балет The Season’s Canon 2016 года на музыку адаптированных Максом Рихтером вивальдиевских «Времен года» триумфально вернулся на сцену Парижской оперы (см. “Ъ” от 30 сентября 2016 года). Все, что пытались сформулировать две дебютантки — и группа как целостное тело, и соединение физического и духовного, и противопоставление фигуративности и абстрактности,— Пайт облекла в совершенную сценическую форму. Любопытно наблюдать, как меняется звучание хореографии при новых вводах — это тоже верный признак нестареющего спектакля. Стоило заменить патетичную статную Мари-Аньес Жило на самоотверженную крошку Элеонор Герино, как излюбленная пайтовская тема экологии, которая прямо или косвенно присутствует во всех ее балетах, зазвучала еще тревожнее. «Страшно красиво»,— откомментировал мой сосед. Точнее не скажешь.