Ежедневные новости о ситуации в мире и России, сводка о пандемии Коронавируса, новости культуры, науки и шоу бизнеса

Двуглавое несовпадение

Соль Леон и Шарон Эяль в Берлинском Штаатсбалете

Главной декабрьской премьерой балета Берлинской государственной оперы стал вечер «Любовь в двух главах» («2 Chapters Love»), состоящий из одноактных постановок испанки Соль Леон и израильтянки Шарон Эяль. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Двуглавое несовпадение

Объединив в одной программе двух знаменитых женщин-хореографов, Берлинский балет сделал яркий концептуальный жест: соединил нежно-сентиментальную хореографию уходящей эпохи и интеллектуальный натиск балета сегодняшнего, возможно — и будущего дня. Две бывшие танцовщицы, по возрасту почти ровесницы (Соль Леон лет на пять старше, но о дате рождения умалчивают обе), хореографами стали с разницей в 15 лет, Соль Леон дебютировала в 1990-м, Шарон Эяль — в 2005-м. Казалось бы, обе из одного времени — рубежа веков, но между ними словно эстетическая и мировоззренческая пропасть.

Обе были выпестованы лидерами лучших мировых компаний: Соль Леон — Иржи Килианом и его NDT, Шарон Эяль — Охадом Наарином и «Батшевой». Талант их был замечен сразу, обе стали штатными хореографами своих трупп и всегда работали с соавторами: испанка Леон — с мужем-хореографом Полом Лайтфутом, израильтянка Эяль — с музыкальным продюсером, идеологом техно-авангарда Гаем Бехаром. Сейчас ситуация изменилась: завоевавшая мировую известность Шарон Эяль все чаще ставит в именитых балетных труппах, а созданную ею в 2013-м компанию L.E.V. прописала во Франции. Соль Леон, пережив пик карьеры в NDT, который она с Полом Лайтфутом после ухода Иржи Килиана долгое время возглавляла в качестве хореографа и художественного консультанта, рассталась с мужем-соавтором и оказалась фрилансером. Спектакль «Звезды как мотыльки» («Stars Like Moths»), показанный в «Штаатсопер», одна из первых ее самостоятельных работ.

Похоже, этот балет — акт личной психотерапии. О чем он — хореограф в программке объясняет поэтично, но путано. Первая часть композиции разворачивается на узком пространстве авансцены: избегая сюжетных подробностей, Соль Леон тем не менее представляет крупным планом вполне конкретных персонажей. Альтер эго автора (Полина Семионова) — уязвимая, но величественная вамп на шпильках, в черном пиджаке и с голыми ногами; преданный друг — подвижный лицедей и несгибаемый оптимист, кормящий ее арбузом; патетичная балерина-неудачница в ощипанной дымчатой пачке с нарочито невыворотным адажио; ее кавалер-красавец весь в белом, во время обводок высматривающий по сторонам даму поэффектнее. На глухом черном аванзанавесе штрихами вырисовывается силуэт белого дерева, в кроне закипает какая-то людская видеожизнь…

После этой обнадеживающей экспозиции занавес поднимается, пространство распахивается — обнаруживается серый репетиционный зал, и на этом все заманчивые завязки обрываются. Привычный для Леон—Лайтфута набор движений («завернутые» алезгоны, широкие вторые позиции, скользящие пируэты на полуплие) поделен между десятком голоногих танцовщиков, одетых в черные или белые трусы и пиджаки. Лексика не развивается и не меняется, несмотря на контрастно подобранную музыку (от джаза до Баха и от Рамо до Рихтера). В танцевальной кульминации возникает классическое jete en tournant, выглядящее здесь неуместным; в драматической — скорбно сидящую на полу Полину один из персонажей осыпает серой пылью, вероятно, пеплом воспоминаний. Словом, если, по Соль Леон, это и есть та самая «жизнь-театр», то выглядит она механической и тупиковой. И финальный эпизод, снова вынесенный на авансцену, тоже не предлагает выхода — ни пластического, ни режиссерского.

Читать также:
Ностальгия по «Ностальгии»

Шарон Эяль, в отличие от Соль Леон, не занимается самокопанием и не ждет понимания: «Не так важно, поймут мой замысел зрители или нет, но необходимо, чтобы они почувствовали свободу и суть движения». Безбашенную амплитуду и бешеную энергетику движений, особенно ошеломительных в массовом исполнении, нельзя не почувствовать. А вот принять и интерпретировать можно по-разному. В берлинской премьере «2 Chapters Love», рассчитанной на 26 исполнителей, Шарон Эяль не оставила ни pas от своей малолюдной «Love Chapter 2», некогда показанной в Москве (см. “Ъ” от 14 октября 2019 года): за прошедшие между премьерами шесть лет интересы хореографа изменились.

Пафос преодоления обсессивно-компульсивного расстройства, ставший мотивацией и телесным камертоном первой постановки, остался в прошлом. Похоже, сейчас хореографа занимают проблемы более формальные. В частности — взаимоотношения между современной радикальной пластикой и академичным классическим танцем: в «2 Chapters Love» если и присутствует любовь, то между этими системами-антагонистами: Эяль демонстрирует, как доведенная до предела искусственность классики в итоге оказывается новым авангардом. И этот парадокс она исследует не с научной дотошностью, а с очаровывающей фантазией и чувством юмора.

Классические паттерны пронизывают всю пластическую структуру балета, начиная с «лебединых» рук, утрированно заведенных за спину (их узаконила еще Майя Плисецкая в своем «Умирающем лебеде»), и заканчивая серией entrechats, которыми порхает некий «амур» с колчаном за плечами. Ори Лихтик, автор техно-музыки ко всем спектаклям Шарон Эяль, тут притушил свой всегдашний жесткий ритм лирикой басовитых струнных, позволив хореографу разнообразить ассортимент движений. И вот уже руки солистки (Даниэль Мюир) заплетают типичные узоры «восточных» балетных танцев, а спина гнется, как у Шехеразады. Сплетенный в одно тело кордебалет семенит в па-де-бурре и вздергивает ноги в releve-passe — будто размножившаяся Китри. А выскочившая из массовки неистовая Зарема лупит себя в отчаянии по затылку бесчисленными батманами в attitude. Поразительна органичность, с которой эти классические коды вросли в фирменную лексику Шарон Эяль; перспективы на этом пути открываются необъятные. И, учитывая востребованность плодовитой израильтянки, у ее романа классики с авангардом будет еще немало «Глав любви».