«Никсон в Китае» на сцене Парижской оперы
Впервые в своей истории Парижская национальная опера поставила «Никсона в Китае» (1987) американского классика Джона Адамса. Сюжет одной из самых знаменитых современных опер построен вокруг исторических событий 1972 года: президент США Ричард Никсон совершает сенсационный визит в КНР и встречается с Мао Цзэдуном. О том, как поворотный момент эпохи разрядки показали теперь на сцене Opera Bastille режиссер Валентина Карраско и дирижер Густаво Дудамель, рассказывает Сергей Ходнев.
Генри Киссинджер поет басом, у Никсона и Чжоу Эньлая — баритоны, председатель Мао — тенор. В том, что всем известные современные политические фигуры выведены на оперную сцену, в 1987-м наверняка страшно остро ощущалась диковинность, тем более что в самом названии произведения чудится насмешливая игра с оперной номенклатурой времен глубоко несовременных (всевозможные «Аврелианы в Пальмире», «Александры в Индии», «Адрианы в Сирии» и прочие «Юлии Цезари в Египте»). На самом деле Питер Селларс, идейный вдохновитель оперы и ее первый постановщик, либреттистка Элисон Гудман и сам композитор не то чтобы насмешничали. «Никсон в Китае» — попытка показать, что оперные страсти роковые вовсе не инородны судьбоносным событиям, которые можно увидеть по телевизору.
Склонный к рефлексии президент США в сопровождении простодушной жены Пэт и хитроумного госсекретаря прибывает в Китай, а там их встречают изрядно идеализированный Мао Цзэдун, ведущий с гостями философские беседы, и его фанатичная жена Цзян Цин, показывающая им балет «Красный женский отряд». Мы видим, в сущности, череду утомительных протокольных мероприятий, слышим, помимо официальных здравиц, исключительно приватные человеческие комментарии, а из всего этого как-то ненароком вырастает событие, меняющее мир (к лучшему ли — на этот счет мудрый Чжоу Эньлай в финале позволяет себе засомневаться).
Конечно, во всем этом есть изрядная толика политического памфлета, и за время, прошедшее с 1987 года, коллизии реальной политики могли делать «Никсона в Китае» когда более злободневным, когда менее.
Но все-таки кажется, что сама музыка тут актуальнее любого медийного контекста.
Именно по части музыки нынешний парижский «Никсон» — удача явная и нарочито торжественная. На главные роли выписали американских суперзвезд: Никсон — Томас Хэмпсон, его супруга — Рене Флеминг, Цзян Цин — Кэтлин Ким. Последняя свою решительную колоратурную партию уже певала, ветераны же Хэмпсон и Флеминг пели в опере Адамса впервые и в целом успешно (хотя в смысле вокальной формы по-прежнему мягкое и обворожительное сопрано Флеминг все-таки выигрывало — Хэмпсону оставалось компенсировать стертый расфокусированный тембр и проблемные верха музыкальностью и артистизмом). Крепко спетый Великий кормчий Джоша Мэттью Майерса и обстоятельно зловещий Киссинджер в исполнении Джошуа Блума из числа более однозначных успехов, как и открытие в виде чудесного, моцартовской огранки баритона молодого китайца Сяомэн Чжана (Чжоу Эньлай). Но едва ли не главный козырь премьеры — музыкальный руководитель Парижской оперы Густаво Дудамель: редко, когда варево адамсовской партитуры, сложнейшее ритмически и стилистически, звучит с такой естественностью, напряженностью и большим драматическим дыханием.
Тем обиднее, что с режиссерской концепцией премьере не повезло категорически. Аргентинка Валентина Карраско, не оценив левацкие симпатии авторов оперы к Мао и Китаю, тут и там нашпиговала постановку ужасами «культурной революции».
Тонкие переговоры Мао с Никсоном проходят в кабинете, где на полках стоят фальшивые книги, а в это время внизу, в подвале, военщина жжет настоящие книги в топке и мучает интеллигентов. Это бы еще ладно, но в качестве антракта перед третьим действием публике показывают длинный фрагмент документального фильма 1980-х, где китайский учитель музыки рассказывает, как над ним издевались цзаофани и хунвейбины: пронзительно, нет спору, но к опере пришито плакатно-белыми нитками. Как и карикатурность изнеженного Мао (напоминающего скорее Ким Чен Ына), и визуальная неловкость, с какой вводятся в спектакль воспоминания о Вьетнамской войне, и показ в финале — экая же глубина сопоставления — кадров событий на площади Тяньаньмэнь и недавних протестов по поводу BLM. А само противостояние сверхдержав режиссер наивно пытается показать то в виде игры в пинг-понг (но это уж сущая рифма «розы»), то в виде соперничества карнавального китайского дракона и недоброго орла с лампочками в глазах, парящего на тросах. Детские метафоры — пока что слабая альтернатива старым версиям Питера Селларса, когда-то ставившего «CNN-оперу» Адамса с лоском и буквальностью новостной телекартинки.