Выставка известного концептуалиста Валерия Чтака учит читать его искусство между строк
В галерее Syntax в арт-пространстве Cube.Moscow проходит ретроспектива Валерия Чтака (1981–2024) — первая большая выставка после его смерти в прошлом году. Один из самых ярких и необычных современных художников (его работы хранятся в Третьяковке, Московском музее современного искусства и у заметных частных коллекционеров), он жонглировал в работах фразами на разных языках. И парадоксальным образом приучал зрителя к мысли, что наша культура не обязана быть литературоцентричной. Рассказывает Ксения Воротынцева.
Творчество Валерия Чтака с трудом поддается определению: его называли представителем московского концептуализма, и уличным художником, и, как ни странно, рок-звездой — всю жизнь он увлекался музыкой и даже основал группу Sthow’s Seths. А еще в нем видели выразителя чувств тревожных миллениалов, взрослевших на стыке «ламповой» эпохи и цифровой реальности. От большинства этих определений сам Чтак обычно морщился. И куда охотнее признавал себя анархистом — правда, не совсем радикальным, а скорее «анархистом 2.0», то есть занявшим свое место в арт-индустрии — пусть занявшим его случайно, по прихоти судьбы, и притом не желая играть по правилам.
Дело не только в том, что он отказывался надевать приличный костюм на вернисажах. Его отличала внутренняя свобода, в том числе от представлений о том, каким должно быть современное искусство. Он не хотел политизировать его, хотя многие политизировали, или увлекаться «цифрой», когда казалось, что все остальное безнадежно устарело. И продолжал создавать свои серо-черные картонки и холсты с вавилонским смешением языков.
Причем, несмотря на успех — а Чтака быстро признали в арт-среде и включали в престижные рейтинги,— относился к себе не слишком серьезно. То ли это был синдром самозванца (типичная миллениальская черта), то ли скромность большого художника.
Ретроспектива «Это не все, но многое» в галерее Syntax (кураторы — Ирина Горлова и Эльвира Тарноградская) получилась не такой масштабной, как эпохальная выставка Чтака в ММОМА в 2016 году, занимавшая целых четыре этажа. И все же вполне репрезентативной: показано около 70 работ, по чуть-чуть от самых важных проектов. Например, портреты Жиля Делеза из ранней серии (2003): непохожие на известные фотографии французского философа, они иронично напоминают о том, что постструктурализм в России начала нулевых был сродни сакральному знанию. Реальный облик Фуко, Делеза или Деррида, пребывавших в почти божественном статусе, мало кого волновал, тем более что интернет с его возможностью моментально найти портрет любой знаменитости находился в почти зачаточном состоянии. Уже в этих вещах, сделанных в начале карьеры, Чтак использовал черно-белую гамму. В каком-то смысле это тоже был маркер поколения — выросшего у экранов допотопных телевизоров, превращавших любой цвет в один из оттенков серого. Вот и у Чтака — скупые выразительные средства и сплошной монохром: скромный в жизни, он и в живописи не любил внешних эффектов.
Впрочем, живописью он не ограничивался. Точнее, использовал в качестве холста подручные материалы — например, скейтборды или стулья. А свою первую тотальную инсталляцию — проект «Слоизм» — показал еще в 2007 году в квартирной галерее «Черемушки»: один из ее фрагментов можно увидеть на нынешней выставке. В подаче материала Чтак тоже отличался от большинства.
Он не любил длинных кураторских текстов и экспликаций и считал, что работа должна быть понятна и без них: иначе грош цена такому художнику. Что не исключало обилия текстов в его собственных вещах.
Впрочем, отношения со словом у него были особые. Многие воспринимали его работы как головоломки и тщетно пытались их расшифровать. А сам он только улыбался — ведь надписи, по его собственному признанию, ничего не объясняли и лишь вводили в заблуждение. «Нелинейный нарратив», как написано на одной из его работ, был и не нарративом вовсе.
Его вещи не содержали в себе историю и не превращались в лозунги, хотя «Для вас ничего нет» звучит почти как панковское No Future: заставший 90-е в весьма нежном возрасте, Чтак вполне мог ощущать себя частью «потерянного поколения». И все же он не собирался рационализировать или прорабатывать свои травмы, а предлагал зрителю отбросить теоретизирование и погрузиться в магию слов. Не только лексических значений или фонем, но даже и графем: он признавался, что начал использовать иностранные языки потому, что ему нравилась латиница. Так слова в его работах превращались в некую мантру. На первый план выходила суггестивность, как в поэзии — и тут можно представить себе недоумевающее лицо Чтака, если бы его вещи назвали «поэтическими».
Но с фактами не поспоришь: ему удалось преодолеть «родовое проклятие» русской культуры, ее зацикленность на истории, на литературных образах. И все же, наверное, неслучайно — как кажется постфактум — в его работах часто появлялось слово «смерть», написанное на разных языках. Возможно, это началось после первых серьезных проблем со здоровьем, но это уже не так важно. На выставке есть последняя работа Чтака, созданная незадолго до ухода, с надписью «Остроумие против болезней»: прощальный автопортрет художника, почти проигравшего битву с болезнью — в последнее время ему было трудно даже провести ровную линию. Но первая после смерти выставка — а ведь обязательно будут и другие — показала: все-таки не проиграл.