Комсомолка, красавица, спортсменка… И так уже почти 60 лет.
Все-таки удивительное дело: давно не снимается, редко появляется на ТВ, еще реже дает интервью, а любовь народная к Наталье Варлей не проходит…
— Наталья Владимировна, как родители отнеслись к вашему выбору профессии: сначала кино, потом театр?
— Вообще-то сначала было цирковое училище, потом цирк. И тут, конечно, родители не могли смириться с тем, что их дочка, которая научилась в четыре года читать и писать, а с шести занималась музыкой, вдруг стала воздушной гимнасткой… Поэтому, когда в моей жизни появились кино, а потом театр, это для родителей было поспокойнее, чем моя работа под куполом. Хотя со временем они поняли, что и театр, и кино — тоже не сахар во всех отношениях. Помню, папин друг спросил у него: «А сколько Наташа получает в театре?» Папа ответил, что зарплата у меня — 85 рублей. Друг ахнул: «Да у меня секретарша 120 получает!»
— Такое противоречие между прозой жизни и романтикой профессии актера?
— Ну это не самое большое противоречие. Женщина-дочь, женщина-мать, женщина-бабушка. И она же — актриса и поэт. Вот самое главное противоречие, которое со временем и с возрастом только обостряется. По молодости еще справляешься…
— Женщина-актриса оставляла детей на бабушку с дедушкой?
— Конечно. Но когда Васе (старший сын. — Ред.) было три года, умерла моя бабушка. Потом случился инфаркт у мамы. Отец приехал в отпуск из рейса, он был капитаном, и его ударил инсульт. И до школы сын ездил со мной и на съемки, и на гастроли. Попытка отдать его в детский сад успехом не увенчалась — Вася так рыдал, что пришлось его забрать.
А Саня (младший сын. — Ред.) в детском саду так носился, что выходил на прогулку мокрым и сразу же заболевал. В общем, дети у меня не детсадовские. Родители мои любили их даже с перехлестом. Впрочем, и я — мама слегка сумасшедшая… А вот относительно профессии моя мама только в последние годы поняла, какая это тяжелая работа. Долгое время она была уверена, что я «уехала и развлекаюсь».
«ПРОВАЛИВАЕТСЯ КИНОЗВЕЗДОЧКА!»
— Как вам дался первый выход на сцену? Это ведь было уже после успеха «Кавказской пленницы»…
— Ой, страшно волновалась. Еще и потому, что в зале сидели папа с мамой. И во время монолога от волнения вдруг возник так называемый белый лист. Есть такое понятие. Можно играть спектакль долго, и вдруг — заслонка. Как на экзамене — готовился, все знаешь, но ничего не помнишь. Состояние ужаса… Примерно так. Я — в левую кулису в надежде, что наблюдавшие за моим провальным дебютом актеры помогут. Но вижу торжествующие глаза: «Проваливается кинозвездочка!» В правой кулисе то же самое! И тогда от злости я вспомнила весь текст и до конца уже не спотыкалась. Но усвоила горький урок: театр — это не цирк, где главенствует то самое чувство локтя. Поднимаясь под купол цирка, я каждый раз побеждала волнение, когда видела, что в проходах стоят мои цирковые друзья и поддерживают. А театр, к сожалению, как метко сказал один актер «Современника», — «террариум единомышленников».
— Почему вы ушли из Театра им. Станиславского. Ведь были там примой.
— Ушла, проработав там 10 лет. За это время сменилось пять главных режиссеров, бессчетное количество очередных… Но несмотря на то, что я подала заявление об уходе, меня не отпускали до тех пор, пока я не упала на репетиции в оркестровую яму, получив травму на всю жизнь. Это было на гастролях в Воронеже в оперном театре… Вот тут уж меня отпустили, даже не оформив «травму на производстве». Я оказалась с шестилетним сыном без работы, без выходного пособия, без отпускных, хромая на одну ногу.
Ушла. Или, можно сказать, ушли… Но через некоторое время, узнав, что со мной все в порядке — дурочкой не стала, хожу, снимаюсь, — из театра меня начали бомбить телеграммами и звонками с требованием явиться на открытие сезона. А сезон должен был открываться как раз этим спектаклем «Повесть об одной любви» режиссера Петра Штейна, на репетиции которого я упала… Для себя я решила, что близко к театру не подойду. Но когда в театр главным режиссером пришел Сандро Товстоногов, он стал готовить постановку спектакля «Исповедь» по роману Герцена «Былое и думы». На худсовете заявил, что эту роль может сыграть только Варлей. Ему ответили: «Она в театре больше не работает». — «Надо вернуть». И он принес мне инсценировку, а потом еще два месяца убеждал, что я это должна сыграть… Честно говоря, не нужно было меня убеждать — я сразу влюбилась в материал. Роль потрясающая по глубине и трагизму. И я согласилась. И пришла опять в театр — теперь уже на одну-единственную роль.
«БОГАТЫРЕВ ПРИХОДИЛ С БУТЫЛКОЙ ВОДКИ»
— В «Кавказской пленнице» вы совсем еще юная, а кругом — звезды экрана. И каково это?
— Мы общались, конечно, в основном на съемочной площадке. Но дружбы, пожалуй, не было. Для меня все эти люди были слишком взрослые, как папа с мамой… Я начала сниматься в 18 лет. В день съемок эпизода, где Шурик тащит меня в спальном мешке, мне исполнилось 19. По этому поводу вечером зажарили барашка…
— Демьяненко было 30, Мкртчяну — 36, Этушу — 44…
— Да, дистанция огромная. Поэтому тесного общения быть просто не могло.
— А в Щукинском училище, куда вы сами пришли уже звездой?
— У нас был замечательный курс: Юра Богатырев, Наташа Гундарева, Костя Райкин, Володя Тихонов… Господи! Многих уже нет.
Юра Богатырев был человеком очень гармоничным. Но в конце жизни у него начались проблемы. Во-первых, он очень переживал, что его больше не снимает Никита Михалков. У него было много сложностей, и личных в том числе. Когда ему становилось плохо на душе, он мне звонил ночью и говорил: «Натулечка, можно я приду к тебе с бутылкой водки?» Приходил, садился, наливал и рассказывал о своих бедах. А потом, когда Юра получил квартиру на улице Гиляровского, вокруг него стали крутиться люди, которых на самом деле надо было гнать. Пили. А у него были больное сердце, гипертония. Соседи уже потом рассказывали, что по ночам было слышно, как он плачет…
— Во время учебы у вас не было сомнений в выборе своего пути? Ведь наверняка не все получалось.
— Были, и еще какие! Я ведь на втором курсе вообще хотела уйти. Учась рядом с Наташей Гундаревой и Юрой Богатыревым, невозможно было не комплексовать. В конце второго курса я сказала Катину-Ярцеву, нашему замечательному педагогу: «Юрий Васильевич, я считаю, что мне надо вернуться в цирк». Во-первых, я по цирку невероятно тосковала. А потом мне казалось, я не своим делом занимаюсь. Он все понял и сказал: «Наташа! Актерские индивидуальности бывают разные. Есть актеры с открытым темпераментом, такие как Гундарева, Русланова. Ты — совершенно другой человек, и у тебя другая индивидуальность — лирический темперамент. Скоро мы начнем репетировать спектакль. У тебя там будет замечательная роль. И ты поймешь, какой я тебя вижу». Он считал, что мое главное призвание — лирическая героиня. И я осталась.
— Повезло вам в жизни на учителей. В середине 1980-х вы поступили в Литинститут, где ходили на семинары Евгения Винокурова…
— Да, удивительный поэт… «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…» Трудно было представить, что когда-то я буду посещать семинары Евгения Винокурова. К сожалению, в ту пору, когда я училась, он был уже после инсульта, перенесенного на почве семейных переживаний. Тем не менее собрал самых лучших и талантливых студентов. А я только-только родила сына, кормила его, ну и опаздывала стабильно минут на десять. Его деканат предупреждал. Но он начинал каждый раз с вопроса: «Почему Варлей опаздывает?» — «У нее маленький ребенок, она его кормит». — «Но у Зайцевой тоже есть ребенок!» — «У Зайцевой ребенку пять лет, а у Варлей грудной…»
…Вы знаете, лет в 30 мне приснился странный сон: я выхожу на берег океана и вижу цунами. И огромное количество людей на пляже. Волна обрушивается, потом откатывается, и пляж остается пустой. Вот и сейчас у меня ощущение, что я стою на пустом пляже. Очень мало осталось близких людей…
Я смотрю иногда на жизнерадостно улыбающихся актрис, которые рассказывают о своих амурных историях, происходивших у них в жизни. И они прекрасно себя чувствуют. И, похоже, так же себя и ощущают. Но верится в это с трудом…
…Я прочитала как-то фразу Гурченко (не знаю, ее ли это слова или она кого-то процитировала), что любовь одна, только объекты разные. Талант любить — такой же, как талант к поэзии, к живописи, к актерству. Есть талант любить, которым Бог наделяет человека. Потому что любовь есть Бог. Только вот воплотить этот дар удается не каждому…