Новая версия «Короля Лира» в постановке Валерия Фокина
В Национальном театре Венгрии в Будапеште состоялась премьера спектакля «King Lear Show». Пьесу Кирилла Фокина, современную версию шекспировской трагедии, поставил художественный руководитель петербургского Александринского театра Валерий Фокин. За развитием знакомой и незнакомой истории с неослабевающим вниманием следила Эсфирь Штейнбок.
Сюжет шекспировской драмы про отца, решившего разделить свои владения между дочерями и устроившего им испытание, обернувшееся неисчислимыми бедствиями, сохранен практически без изменений. И в том, что история разворачивается в наши дни, вроде бы тоже нет никакой новизны. Решительность затеи состоит в том, что режиссер не должен был «натягивать» старые слова на видимые признаки современного мира. Сам текст стал абсолютно сегодняшним — Кирилл Фокин изложил «Короля Лира» своими словами, всем обстоятельствам трагедии найдя актуальный эквивалент. Так, королевство Лира превратилось в богатейшую медиаимперию «Lear Corporation», хозяин которой, миллиардер Лир, решил отойти от дел, чтобы его сверхдоходный (кто будет отрицать, что бюджет у самых успешных медиахолдингов иногда превосходит полную стоимость некоторых королевств) бизнес получил новые импульсы для развития.
По непреложным законам бизнеса, саму процедуру «отречения» и презентации дочерних бизнес-планов решено поставить на службу рейтингам компании — поэтому экзамен у дочерей Лир принимает в формате телевизионного шоу, в прямом эфире. Его должны вести самые популярные ведущие «Lear Corporation», которых зовут Кент (в отличие от оригинальной пьесы, этот герой стал женщиной) и Глостер. Но, как мы понимаем, шоу пошло не по плану — старшие дочери, как и хотелось, предстали надежными опорами бизнеса, а вот младшая выступила с разоблачительной речью о лживости как родной медиаимперии, так и современного мира вообще, за что и была немедленно лишена пропуска в офис компании. Ну, и все закрутилось-завертелось: проснувшись утром в своих апартаментах в Lear Tower (намек не нуждается в расшифровке), Лир обнаруживает, что дочери рьяно взялись за дело и уже отключили отца от всех рычагов управления компанией, а потом в два счета объявили его смертельно больным и уложили в постель. Дальше — больше: непутевый сын Глостера, работавший техником в телестудии и красивший волосы в разные цвета, быстро все понял и, использовав, так сказать, неформальные связи, переоделся, подстригся и буквально выбросил отца из телестудии, сам стал ведущим эфира…
Подробно пересказывать сегодняшние метаморфозы знакомого сюжета означало устроить бы спойлер-сессию. С другой стороны, ни на гастроли, ни на массовые посещения спектакля нашими читателями надежды почти нет — сам факт постановки значительного российского режиссера в главном театре европейской страны, пусть и с особой политической позицией, уже можно считать исключительным событием. Валерий Фокин поставил пьесу своего сына задорно и даже задиристо; в настроении, с которым поставлен этот броский сатирический памфлет, легче угадался бы молодой насмешник, чем опытный мастер, стоящий во главе академической драмы. Этот насмешник не слишком жалует общество, которое выворачивает наизнанку — и глянцевый, политически «правый» истеблишмент, представленный телевизионной империей, выглядит не менее лицемерно, чем «левое» активистское крыло: это очевидно, когда действие из телестудий перебрасывается на задворки большого города, где вроде бы обитает протестное движение.
Художник Алексей Трегубов расположил зрителей прямо на сцене, так что публика может почувствовать себя участниками того самого шоу в прямом эфире, в которое, как иногда кажется, превращена вся наша жизнь. Прямо пред глазами зрителя — многочисленные экраны-панели, транслирующие новости в режиме нон-стоп. От этого напора инфопотока впору сойти с ума, но Валерию Фокину это на руку — режиссер любит исследовать пограничные состояния человеческой психики, когда открываются до поры незаметные двери в абсурдное и мистическое. Вот и «King Lear Show» разыгрывается словно на краю преисподней, и места действия спектакля в буквальном смысле проваливаются, уезжают под сцену, так что публика видит «подземную» кухню перестановок.
Есть момент, когда кажется, что спектакль уплывает в какое-то другое измерение — то ли в предсмертном сне, то ли уже в посмертном путешествии Лиру открывается туманное пространство в глубине сцены, где в полутьме теснятся надгробные памятники. (Кстати, в полном соответствии с канонами шекспировского театра, шут — здесь это огромный кролик в розовом плюшевом костюме — оказывается переодетой Корделией.) Но правда отца и сына Фокиных состоит в том, что бегство в сны, и даже, как ни странно, в небытие, из продажного и лицемерного «здесь и сейчас» оказывается невозможным. Поэтому из трагического измерения Лир принудительно возвращается в плоское, продажное «наяву»: все, что с ним произошло на сцене, скорее всего, не вышло за рамки телевизионного шоу для развлечения публики. Празднично наряженные персонажи, забыв о мнимых распрях и злодействах, танцуют и веселятся, потому что реалити-сериал про Лира получил одобрение народа, и всем уже обещан следующий сезон. Поначалу Лир не может смириться и смотрит на эту беззаботную толпу с ужасом, словно с высоты пережитого им. Но постепенно он понимает, что правильнее и выгоднее присоединиться к довольному большинству — в хорошем смысле этого выражения.