Кьяра Мастроянни в «Моем Марчелло» Кристофа Оноре
В прокат вышел фильм Кристофа Оноре «Мой Марчелло», претендующий на притчу с действительно блестящим звездным составом и оригинальной сценарной идеей. Михаил Трофименков так и не понял, что посмотрел: парадоксальный пустячок или не совсем пустяковый парадокс о сути актерства.
Отчасти «Мой Марчелло» напоминает что-то из советских псевдохармсовских литературных анекдотов, перенесенных на французскую кинопочву. В духе «Однажды Пушкин переоделся Гоголем и пришел в гости ко Льву Толстому». Или, скорее, «Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он такое надумал, так никто и не узнал».
Короче говоря, однажды актриса Кьяра Мастроянни (Кьяра Мастроянни), дочь Катрин Денёв и Марчелло Мастроянни, задумалась о душе, точнее говоря, об актерской душе. Что уж такое Кьяра надумала, так никто толком и не узнал, но в одно прекрасное утро она переоделась своим папой.
Упромыслила короткий черный паричок. Надела черную шляпу и черный же костюм. Укрыла глаза за очками в тяжелой оправе. Принялась вставлять в речь итальянские словечки и пить на завтрак виски, как было свойственно ее отцу. Потребовала ото всех называть себя не Кьярой, а Марчелло. Наконец, приклеила себе а-ля папины усики и отправилась давать интервью на итальянское телевидение, угодив, как можно легко догадаться, на пошлейший конкурс двойников. Где, впрочем, ее, одетую в папин смокинг из «Джинджер и Фреда» (1985) Федерико Феллини, приняла за истинного Марчелло былая звезда итальянского экрана Стефания Сандрелли (Стефания Сандрелли).
На преображение Кьяры в Марчелло несколько озверело реагирует все ее ближнее и профессиональное окружение. От хозяина ее любимого бистро, который, завидев «Марчелло», тут же вызвал на подмогу, слава богу, не скорую помощь, а «Марчеллину» мать, до той самой доподлинной мамы Катрин Денёв (Катрин Денёв), ранее озабоченной лишь тем, что дочь позаимствовала у нее то любимую зеленую юбку, то не менее любимые зеленые сережки.
От экс-актрисы и давно уже знаменитого режиссера Николь Гарсиа (Николь Гарсиа), категорически отказывающейся переписать сценарий в свете нового образа Кьяры, до экс-любовника Мельвиля Пупо (Мельвиль Пупо) и экс-мужа, зануды-резонера и автора-исполнителя Бенжамена Бьоле (Бенжамен Бьоле).
Только двое во всем Париже и мире, не считая приблудного спаниеля, понимают Кьяру-Марчелло. Трепетный актер Фабрис Лукини (Фабрис Лукини) да офицер-англичанин Коллин (Хью Скиннер), спасенный героиней от прыжка с моста в мутную Сену.
Ну, в общем, все понятно уже по сопоставлению имен героев и актеров. Милый, почти что семейный капустник, даже междусобойчик. Собрались как-то раз Кьяра, Катрин, Николь, Фабрис, Мельвиль и Бенжамен да и подумали: не сыграть ли нам самих себя в предполагаемых обстоятельствах да вдоволь подурачиться. Да не просто подурачиться, а с прозрачной слезой, с легким надрывом и просветленными улыбками в диафрагму в финале.
И впрямь забавно, пусть даже и экранные два часа непропорциональны для капустника. Но сквозь порой натужное легкомыслие проскальзывает нечто более глубокое, пусть и банальное.
В какой-то момент Кьяра спрашивает у мамы, хотелось ли той хоть раз в жизни стать кем-то другим. Идиотский вопрос. Катрин чуть не покатывается со смеху: да я тысячу раз в жизни была другой. До тех пор, пока режиссер не кричал: «Стоп, снято!» В этом-то и заключается главная тайна актерского ремесла, что гениальный актер лишен собственной личности. Но, войдя в роль, он может вобрать в себя какую угодно сущность, стать кем угодно. Такими гениями были и Марчелло Мастроянни, и Олег Янковский, таков из ныне живущих гениев Жерар Депардье, беззастенчиво упоминаемый в фильме как любовник Денёв времен ее замужества с Лукини.
Экранную Кьяру мучает и побуждает к перемене личности то, что, увы, не мучает большинство звездных детей. Ее, если угодно, гендерный срыв — хотя гендерные проблемы тут совсем ни при чем — провоцирует одна реплика Гарсиа на актерских пробах. Дескать, ты «включаешь» в диалоге Мастроянни, а не могла бы ты «включить» Денёв. Все, хватит, осточертело: не хотите, чтобы я была сама собой, так буду папой назло маме.
А раз уж так все пошло вразнос, буду еще и новой Анитой Экберг, купающейся, как в «Сладкой жизни» (1960) Феллини, в римском фонтане Треви, да еще и пойду за это купание в тухлый полицейский «обезьянник». А еще до этого, как папа в «Джинджер и Фреде», буду спасаться бегом от телевизионного быдла.
В общем, девушке очень хочется пострадать, да как-то все не получается. Ни опозориться, ни спиться, ни утонуть. На помощь всегда придут друзья, а на губах зрителей останется карамельный привкус.