РНМСО выступил под управлением нового дирижера
В Зале Чайковского состоялись два концерта Российского национального молодежного симфонического оркестра (РНМСО), за пульт которого впервые встал Теодор Курентзис. Программа посвящалась 165-летию со дня рождения Густава Малера, звучали его «Песни об умерших детях» и Четвертая симфония (солистки — Алина Черташ и Софья Цыганкова). Так оркестр пополнил свою впечатляющую коллекцию дирижеров, хотя встреча была важна и для Курентзиса, в последние годы работающего с московскими оркестрами крайне редко. Рассказывает Илья Овчинников.
За семь лет существования Российскому национальному молодежному симфоническому оркестру, задуманному как коллектив без художественного руководителя, довелось поработать с несколькими десятками выдающихся дирижеров — от Шарля Дютуа, Пааво Ярви и Жан-Кристофа Спинози до Василия Синайского, Александра Ведерникова и Максима Емельянычева. Наиболее впечатляющий и постоянный тандем сложился у коллектива с Александром Лазаревым, лишь последний год не появлявшегося за его пультом: в сотрудничестве с ним РНМСО освоил в том числе несколько симфоний Шостаковича, роскошные оркестровые полотна Респиги и Рихарда Штрауса, даже такой раритет, как Седьмая симфония Авета Тертеряна.
Тонкости исполнения симфоний Бетховена молодой коллектив постигал под руководством Филиппа Херревеге и Марка Минковски, учился играть Моцарта с Кристофером Мулдсом и Томасом Цетмайром, открывал для себя симфонии и балеты Чайковского с Михаилом Юровским и Василием Петренко, продолжает овладевать тонкостями исполнения новой музыки вместе с Филиппом Чижевским и Федором Леднёвым. Для любого оркестра симфонии Малера, парадоксально сочетающие гигантоманский состав и обращение ко всему человечеству с камерностью звучания и интимностью высказывания,— совершенно особая и необходимая школа; в репертуаре РНМСО их пока четыре.
Четвертую симфонию Малера коллектив до сих пор исполнял лишь однажды, и пригласить Теодора Курентзиса для работы над ней — естественный шаг: дирижер глубоко неравнодушен к Малеру, и, кажется, композитор нередко отвечает ему взаимностью. В нынешнем году Курентзис регулярно исполняет Четвертую, в том числе на Зальцбургском фестивале, а на сцене Зала Чайковского представлял ее еще в 2018-м со своим оркестром musicAeterna. Еще больше запомнилось подчеркнуто полемическое исполнение Шестой двумя годами раньше и сказанные тогда же дирижером загадочные слова «Это новое прочтение. Такой духовный Малер, не американский» в интервью изданию «Коммерсантъ. Стиль».
Впрочем, парадоксальные высказывания и ревизионистские трактовки — это далеко не весь Курентзис: при необходимости он может показать главными героями именно оркестр и солистов, не заостряя внимание на себе.
Именно так и получилось в этот раз. Хотя Курентзис знаменит в том числе приверженностью к экстремально быстрым темпам, Четвертая в его трактовке была на пять-семь минут продолжительнее большинства известных исполнений — притом что это одна из самых коротких симфоний Малера. С первых же мгновений повествование разворачивалось удивительно неспешно, словно дирижер намеренно давал возможность насладиться всеми деталями партитуры и оркестру, и публике. И удивительно негромко — лишь в tutti ближе к концу первой части стало ясно, для чего в оркестре десять контрабасов и по семь пультов первых и вторых скрипок, что нечасто можно увидеть.
И в Четвертой симфонии, и в вокальном цикле «Песни об умерших детях» Курентзис показал РНМСО в самом выгодном свете — как оркестр солистов: украшением обоих сочинений стали соло гобоиста Павла Чередниченко и ансамбли деревянных духовых. Кларнет Ивана Тихонова в финале Четвертой звучал еще нежнее, чем сопрано Софьи Цыганковой,— Курентзису и голос удалось подать как оркестровый инструмент. На бис была приготовлена песня «Morgen!» («Завтра») Рихарда Штрауса, украшенная скрипичным соло Елены Таросян. «Танцем семи покрывал» из его же оперы «Саломея» Курентзис в 2016-м увенчал упомянутое исполнение Шестой симфонии Малера, и более шокирующий бис трудно было себе представить. В этот раз дирижер не стал играть на контрастах — наоборот, сделал так, что Штраус прозвучал абсолютно по-малеровски.