Евгений Никитин о российской премьере оперы Густава Холста «Савитри»
5 ноября на X международном фестивале вокальной музыки «Опера априори» будет впервые в России исполнена опера «Савитри» британского композитора Густава Холста (1874–1934), известного меломанам в основном своей оркестровой сюитой «Планеты». Опера прозвучит в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя, партию Смерти исполнит солист Мариинского театра бас-баритон Евгений Никитин, входящий в десятку лучших вагнеровских певцов мира. О своем персонаже, вагнерианстве Холста и отношении к новому материалу Евгений Никитин рассказал Владимиру Дудину.
— Я, признаюсь, ретроград: к новому материалу всегда отношусь предвзято, меня трудно убедить слушать новое. Мне кажется, все, что надо, я уже выучил, построил свой мир, свой домик, в котором много чего есть, есть произведения, которые люблю.
Становясь старше, мы все неизбежно становимся консерваторами.
В молодости хотим чего-то нового, которое с годами становится старым, а потом останавливаемся и начинаем жить с накопленным багажом. Поэтому обычно я долго сопротивляюсь. Над предложением спеть «Савитри» раздумывал на протяжении года, потом все же решил послушать и согласился. Музыка этой оперы, небанальность ее звучания, которая мне неожиданно очень понравилась, стала решающим фактором.
— Обращение к чему-то новому — осознанная необходимость, даже если взял за правило бесконечно совершенствовать то, что уже имеешь. Это, бесспорно, глоток свежего творческого воздуха.
Надо пусть и медленно, но продолжать идти вперед.
Моя партия в «Савитри» небольшая, написана на английском, даже староанглийском, языке, на котором у меня небольшой опыт пения, а в нем есть немало своих нюансов.
— Это по-своему даже простая и ясная музыка, и, конечно, далеко не новое явление, но Холст — композитор явно недооцененный. Она напомнила мне Сергея Прокофьева, его кантату «Александр Невский», например, вперемешку с Эннио Морриконе. До сих пор я был знаком с сюитой «Планеты», обработки которой делали многие — даже я когда-то руку приложил в своей старой вокально-инструментальной группе, отдав дань моде.
Думаю, Холст вдохновил многих голливудских композиторов, и «Савитри» могла бы стать хорошим саундтреком.
Кстати, на мой взгляд, и музыка Вагнера тоже кладезь саундтреков. Эти композиторы обогнали время. Притом что в оркестре использован камерный состав, которым можно исполнять, скажем, музыку Скарлатти, но в ее симфонической драматургии существует такое нагнетание, что к середине оперы кажется, что звучит полноценный симфонический оркестр: малыми средствами достигается большой эффект — это мне сразу очень понравилось при знакомстве с материалом.
— В этом отношении я прагматик и технарь: текст надо основательно выучить и исполнить. Мой новый герой не Борис, не Хованский, это бог смерти. «Я — смерть, я — путь, по которому все идут, я — закон, который все соблюдают, я пришел за твоим мужем и исполню то, что должно»,— поет мой новый персонаж. Савитри, которой посвящены лучшие страницы партитуры, начинает убеждать Смерть не забирать любимого. Смерть отступает перед целомудрием и благочестием героини, спасшей жизнь тому, кому поклялась в верности. Любовь побеждает смерть — основная идея и данного эпизода «Махабхараты», и оперы Холста.
— Я не читал «Махабхарату», пытался когда-то освоить «Бхагавадгиту», но терпения и времени не хватило. Не очень люблю читать духовные тексты, в целом сегодня мало читаю.
«Махабхарата» — безумно длинный текст под стать «Илиаде», только еще длиннее.
Холст взял лишь маленький эпизод из огромного эпоса, финал одной из огромных частей — спасения Савитри своего возлюбленного от смерти. Композитор то ли поленился, то ли побоялся, но за целое не взялся, а было бы очень интересно.
— Исполнять Смерть ничем не сложнее, чем любую другую партию. Этот персонаж — нечто надмирное, переворачивающее одну страницу бытия и открывающее новую. Забирая чью-то жизнь, она является инструментом, посредством которого Вселенная осуществляет свой сценарий. Я не суеверен.
Играть Смерть легче, чем играть умирающего, что, на мой взгляд, куда опаснее с энергетической точки зрения.
Но меня убивали в разных операх несчетное количество раз, поэтому иммунитет к подобного рода эксцессам уже выработан. А исполнять саму Смерть — это как исполнять какого-нибудь бога в «Кольце нибелунга»: почет и уважение.
— Я на Вагнере действительно вырос, попав много лет назад в Мариинский театр в тот период, когда ставились «Парсифаль», «Кольцо нибелунга». Тогда он мне не был близок, но спустя некоторое время его музыка стала частью меня. Не уверен, что в этом сочинении Холст пытался как-то «косплеить» Вагнера, переодеваться в его стиль. Вагнер, возможно, вдохновил его на создание собственного космоса, но сочинение получилось настолько самобытным и самодостаточным, что мне как раз пришлось отбросить стереотипы, старые наработки и принципы. Эта работа по-настоящему меня захватила.