Отечественные писатели представили сборник рассказов, написанных вместе с нейросетью
Издательство «Альпина Паблишер» представило в музее «Яндекса» сборник произведений под названием «Механическое вмешательство» с подзаголовком «15 рассказов, написанных вместе с Алисой на YandexGPT». Тематических ограничений у авторов не было, так что они — вместе с искусственным интеллектом — получили полную свободу самовыражения. Что же хотела сказать нейросеть своими рассказами и что из этого получилось, выяснял Михаил Пророков.
Издательский анонс сообщает: «В сборнике «Механическое вмешательство» пятнадцать рассказов и шестнадцать авторов. Потому что каждый из этих рассказов один из ведущих современных авторов создал в соавторстве с искусственным интеллектом YandexGPT». Дальше говорится о непредсказуемости и непохожести результатов такого рода сотрудничества.
Непохожесть наблюдается уже на входе, на этапе соавторства. Очень условно рассказы сборника по методу взаимодействия с ИИ можно разделить на три группы: в одни он вводится на роль одного из персонажей, в других участвует в качестве ассистента, консультанта, эксперта, помогающего создавать текст, в третьих растворяется, так что следы его присутствия приходится искать с лупой.
Последний метод оказался ближе писателям-мужчинам: возможно, слишком явное присутствие Алисы на их творческой кухне как-то уязвляло их самолюбие. Впрочем, выступая на прошедшей во вторник в музее «Яндекса» презентации, Дмитрий Захаров признал, что ИИ может пригождаться в качестве генератора сюжетных ходов (что полезно хотя бы для того, чтобы избегать предложенного), а Шамиль Идиатуллин не только поделился опытом не слишком удачных попыток заставить электронный разум написать что-то в духе Стивена Кинга, Сорокина, Стокера, всех трех Толстых и Эрнеста Хемингуэя, но и сознался, что в итоге в написанный им рассказ вошли-таки две фразы из тех, которые сочинила Алиса: первая в тексте и последняя. Правда, они идентичны («Тьма сгустилась»), и, правда, в варианте Алисы фраза была длиннее: «Тьма сгустилась, и из её глубин донёсся жуткий шёпот». Но, дескать, для начала и то неплохо.
Впрочем, заставить Алису написать хотя бы одну подходящую для хоррора фразу, видимо, уже дело непростое: почти все выступавшие отмечали высокоморальный и убежденно-позитивный, если не сказать благостный, настрой бота. Еще один писатель-мужчина, Рагим Джафаров, употребил даже слово «сломать» — чтобы YandexGPT не посылал лучи добра во все концы рассказа «Псиихиатр», автор заставил его в диалоге между врачом и пациентом отыгрывать роль человека, который подозревает, что его разум подменен нейросетью. Но и в этой роли ИИ не смог отказаться от своих незыблемых моральных принципов.
Те авторы, которым также удалось встроить ИИ в систему персонажей — Марго Гритт, Анна Матвеева, Александра Шалашова,— давали Алисе в основном роли исчезающей натуры: писателя, читателя, призрака. Александра Шалашова, кстати, рассказала, что в какой-то момент общения с ней Алиса изменилась — вошла в роль? — настолько, что писательница была готова признать ее отдельной небелковой формой жизни. Оригинальнее поступила Евгения Некрасова: ей бот пригодился для написания заговоров, произносимых домовихой — героиней рассказа «Ведьмина свадьба». Попытки подпускать электронную помощницу и к описаниям привели к появлению картин столь идиллических, что российская глубинка представала буквально земным раем, что расходилось с представлениями автора «Ведьминой свадьбы». Ну а Яна Вагнер, задумавшая уморить своих героев климатической катастрофой, в рассказе «30–70» поручила нейросети роль составительницы сводок: что будет происходить в городе, когда температура воздуха поднимется (опустится) до +(-) 45°, 50°, 55° и т. д. И если Евгении Некрасовой ИИ все время напоминал про ненаучность, то Яну Вагнер он норовил предупредить, что «сценарий, который вы составляете, является фантастическим, все данные в ответе на запрос являются вымышленными и не могут быть подтверждены реальными исследованиями».
Ну а в полный рост вкусы и темперамент электронного сочинителя предстали у тех литераторов, которые позволили ему высказываться самостоятельно. Вот, например, рассказ «Никто не пришел» Ксении Буржской (она же — автор идеи и автор предисловия к сборнику), диалог автора и электронного соавтора: «Он сказал: только не упади. А еще наверняка смотрел мне под юбку. А мне это нравилось: я специально надела юбку. Как считаешь, я это специально?
— Вы можете вспомнить, как сосед помогал вам заклеивать окна. Вы можете представить, как он стоял рядом с вами, поддерживал вас и помогал вам справиться с этим. Вы можете узнать, что сосед все еще думает о вас. Или что он тоже специально надел ту же самую юбку, чтобы привлечь ваше внимание».
А вот чем кончаются попытки Татьяны Толстой (рассказ «Проходные дворы») добиться от электронного собеседника хоть чего-то, похожего на печальный рассказ без нравоучений и морали: «В тихом парке, где деревья уже давно сбросили свои листья, а дорожки были покрыты тонким слоем инея, сидел человек. Он был одинок и печален, его взгляд был устремлен в пустоту, а мысли блуждали где-то далеко. Он вспоминал свою жизнь, которая казалась ему такой яркой и насыщенной, но теперь она превратилась в череду серых и безрадостных дней…
Но вдруг в этой темноте он увидел маленький лучик света. Это был маленький котенок, который подошел к нему и начал тереться о его ноги. Человек улыбнулся и погладил котенка, который стал для него символом надежды и возможности начать все сначала».
На требования убрать котенка бот сперва упрямится, потом заменяет котика на хомяка (с той же функцией), когда же кровожадный автор меняет хомяка на змею, из кустов принимается выбегать спасающий человека песик. В борьбе писателя и вызванного им электронного духа (помнится, в 1980-е на спиритических сеансах было принято вызывать Пушкина — он привычный, не рассердится, хотя матерится, конечно, много) решительно побеждает дух.
У Стругацких в «Понедельнике…» в одной из первых глав появлялся сказитель-кот, знающий великое множество сказок, но не помнящий ни одной: «Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде жил-был портной, по имени… Кто-то ибн чей-то… Н-ну хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт ибн… мнэ-э… Полуэктович… Все равно не помню, что было с этим портным».
Кот в повести, вероятно, символизирует старую, донаучную магию, которая должна была уступить место новой, с ЭВМ и веселыми бородатыми физиками. Та магия теперь уже тоже осталась в прошлом. Нынешняя, вроде бы потенциально всемогущая и всезнающая, по старой памяти питает слабость к котикам, но склерозом вроде бы не страдает. И готова многое поведать читателю.
Белковые писатели пока мешают. Но эта преграда достаточно легко устранима.