Фестиваль Performing Exiles в Берлине
Берлинская фестивальная дирекция «Берлинер Фестшпиле» придумала и проводит в эти дни новый фестиваль Performing Exiles — он посвящен художникам-изгнанникам современного мира. Тема актуальная, поэтому Эсфирь Штейнбок не могла пропустить событие.
Среди сегодняшних эмигрантов немало безвестных активистов, но есть и безусловные звезды. Едва ли не самый знаменитый из участников нового фестиваля — давно живущий и работающий в Европе иранский режиссер Амир Реза Кухестани. У него есть своя независимая труппа, которая хорошо известна на фестивальном рынке,— в Берлине они показали свой новый спектакль «Слепой бегун». Кухестани рассказывает историю супружеской пары, которая задумала побег из Ирана. Их единственный шанс — успеть пробежать сквозь многокилометровый железнодорожный туннель во время ночного перерыва в движении поездов, всего несколько часов. Поэтому они постоянно тренируются — вместе бегают. Но потом жену сажают в тюрьму, видимо, по политическим мотивам. И тогда муж и жена договариваются все равно продолжать тренировки, в одно и то же время она бегает вдоль тюремной стены внутри, а он — снаружи.
Не нужно задавать вопрос, что это за тюрьма такая, да еще в Иране, где узницам и их мужьям разрешают бегать вдоль стен, пусть и с разных сторон. Амир Реза Кухестани ставит не документальную историю, а поэтическую драму. По своему обыкновению, он краток, минималистичен и активно использует видеопроекцию: на пустой сцене только актеры, невидимая камера и экраны. Короткие реплики, паузы, вырванные из темноты выразительные лица почти без мимики, геометрические линии движения и «геометрический» же, строгий видеомонтаж. Персидский язык подчеркивает — а может быть, создает — очень сдержанный, лишенный открытых эмоций драматизм сюжета. В какой-то момент реальность вообще размывается; действительно ли они бегают, или это только чужие сны, перестает быть понятным. И только финал не оставляет сомнений в трагическом исходе сюжета — двое бегут по туннелю, а навстречу им несется утренний поезд.
Фестиваль Performing Exiles не случайно появился именно в Берлине, городе, который для беженцев не раз в новой истории становился как пунктом назначения, так и местом исхода — недаром среди языков, на которых говорят участники фестиваля, конечно, есть и русский, и украинский. Опытный куратор Матиас Лилиенталь, приглашенный собрать программу, хорошо знает искусство беженцев, сам он несколько лет работал в Бейруте и сейчас пригласил в качестве советника ливанского режиссера Раби Мруе, который, в свою очередь, показал недавно придуманный им вместе с Линой Маждалани спектакль-триптих «Hartaqat (Heresies)». Это три короткие документальные истории, три портрета, созданные тремя ливанскими эмигрантами на основе разных текстов. В каждой из этих историй используется какой-то формальный прием — в первой, например, перформер сопровождает текст звуками, извлекаемыми из причудливо использованных музыкальных инструментов,— но главными все-таки остаются сами человеческие истории, полные безыскусной горечи и бытового абсурда. Причем «изгнание» может трактоваться в спектакле очень широко, не только как вынужденное бегство с родины, но и как смена гендерной идентичности.
Название самого фестиваля тоже можно ведь понимать по-разному — и как «играющие изгнанники», и как «игра изгнаний». И даже как «игра в изгнание». В театральной афише на столь горячую тему понятна изрядная доля продуктов политического активизма, часто подменяющего творчество небрежно загримированной конъюнктурой. Когда речь идет о другой культуре, тем более экзотической, плохо знакомой, нелегко, если вообще возможно, бывает отделить искреннее личное признание от дежурного блюда под соусом быстрого приготовления. Вроде надо быть начеку — но тогда теряется зрительская непосредственность.
На этих качелях ваш корреспондент провела почти весь спектакль «Ancestral Visions of the Future / Pageantry of Wailing», театральный дебют живущего в Берлине уроженца африканского Лесото, режиссера и видеохудожника Лемоханга Джеремайи Мозеза. Отсутствие внятного театрального опыта мешало драматургии и, так сказать, товарному виду его спектакля. Но сила нескольких визуальных образов вечера (например, подсвеченный красным светом вращающий барабан стиральной машины как образ дающего жизнь материнского лона) и гипнотическое действие пластических этюдов (например, кажущихся бесконечными перекатываний мускулистого обнаженного тела) сделали свое дело — публика сдалась и в финале аплодировала стоя. Тем более что наглядный атрибут приверженности антиколониальной повестке, голова памятника некоему «белому европейскому генералу», смотрелся разве что как одна из деталей скромной сценографии.
На фестивале есть и образовательная программа — там рассказывают о шоу-ревю «Восход солнца на востоке», поставленном в 1930 году в одном из бальных залов района Кройцберг силами берлинских актеров африканского происхождения. Так что сегодняшние работы афро-немецких диаспор наследуют большой традиции. Не только искусства, но и жизненного уклада. Вот и бывший кассовый зал Дома берлинских фестивалей на время Performing Exiles превратился в «Пингвин-бар», своего рода реконструкцию знаменитого бара на берлинской Бюловштрассе, служившего местом встречи африканских артистов на рубеже 50–60-х годов прошлого века. Но и местом, особенно раздражавшим берлинских расистов, конечно, тоже.