Диана Вишнёва о российской премьере Мориса Бежара и фестивале «Контекст»
2 и 3 ноября в Театре имени Ермоловой в рамках фестиваля «Контекст» Диана Вишнёва и ее танцевальная труппа покажут две премьеры по пьесам Эжена Ионеско — российскую и мировую. Труппа исполнит «Театр бесконечно повторяющихся действий» в хореографии Олега Степанова. Сама Диана Вишнёва и Жиль Роман, премьер и бывший руководитель Bejart Ballet Lausanne,— постановку Мориса Бежара «Стулья». Накануне гастролей Диана Вишнёва рассказала Татьяне Кузнецовой об этом проекте, о трудностях продюсерской работы и их преодолении.
— Жиль — уходящая натура. Он профессионален до кончиков ногтей. Интроверт, очень тревожен внутренне. В нашей работе он был партнером, а не репетитором. Тут главное было — найти ощущение парности, и Жиль очень нервничал. Но когда мы провели в зале две недели, стало ясно, что пара сложилась. Жиль ведь не просто так выбрал меня, он понимал, что мы сможем это сделать.
— Жиль танцевал этот спектакль в Японии с Алессандрой Ферри. Его снова пригласили в Японию в январе 2026-го. Он предложил станцевать мне. А я сказала, что хотела бы показать этот спектакль в России. Жиль больше не руководит бежаровской труппой (Жиль Роман возглавлял Bejart Ballet Lausanne в 2007–2024 годах.— “Ъ”), и он сказал: «Теперь я свободный художник, приеду». Но гастроли «Стульев» в России запретил фонд Бежара. Этим летом. Ну я распрощалась со своей идеей. И вдруг звонит президент фонда и говорит: «Диана, я все-таки могу еще побороться за гастроли».
Жиль нашел много высказываний Бежара о том, что никакие политические обстоятельства не должны влиять на художественную и культурную жизнь.
И вот он и президент смогли убедить всех остальных членов фонда.
— Слушайте, такая работа у меня впервые. Здесь хореографический текст просто нечто связующее. Но обязательна возрастная зрелость, которая приходит после сорока,— осознание жизненного опыта. В «Стульях» Бежар не хореограф, он философ. Вы знаете, что на премьере в 1981 году танцевал он сам с Лаурой Проенса? И только в 1984-м Марсия Хайде попросила у него «Стулья» для себя и Джона Ноймайера.
— Обязательно. Мне нужен источник вдохновения, и я должна найти тех исполнителей, которые мне его дадут. Здесь я, конечно, опиралась на запись Ноймайера и Марсии Хайде, на их взаимоотношения. Мозг начинает это перерабатывать на твою органику, и тут же включается интуиция, как это можно сделать. Но вообще-то я смотрю на «Стулья» глазами Бежара — его взгляд можно восстановить по интервью, свидетельствам о спектаклях, фотографиям. Сама я бы никогда не пришла к театру абсурда. Это очень трансформирующая история для меня как человека и как танцовщицы.
— У Бежара Старик и Старуха — что-то вечное, трагическое. Здесь даже не любовь, а некое совместное нераздельное существование.
Старик говорит: «Я хочу быть твоим Тристаном, будь моей Изольдой», так что вагнеровская музыка тут очень хорошо легла.
Ионеско говорил, что Старик и Старуха и комичны, и трагичны — в них заложено все. В то же время, говорил он, его персонажи, возможно, это Адам и Ева, сохранившие память о рае. Преобладает ощущение, что реальный мир — иллюзия, что за этой иллюзией есть другая реальность. Бежар перевел это в танец, что Ионеско нравилось. Он говорил: «Наконец-то убрали этот шум слов. Высшую реальность может раскрыть именно танец, поскольку он ритуален».
— Ну, были этапы. В первое десятилетие — Ноймайер, Форсайт, второе — Каролин Карлсон, Лайтфут-Леон. Конечно, встреча с Пиной Бауш — я успела с ней поработать и выступить на ее фестивале в Вуппертале. Пина Бауш — это то зерно, из которого возрос мой «Контекст». Я ведь никогда не думала о том, что хочу фестиваль. Но, шагая от проекта к проекту, пришла к тому, что в 2013 году появился «Контекст».
— Когда все началось, я не верила в то, что мы вообще будем интересны спонсорам, все-таки современный танец — дело неприбыльное. Но как-то все сложилось. У нас появились постоянные партнеры. Потом начался период кризисов: пандемия, СВО, экономическая турбулентность, подорожание всего — вплоть до стоимости монтажа-демонтажа.
Разрушились налаженные международные связи. Конечно, я испытала боль и растерянность — наверное, это нормальная реакция нормального человека.
Нужно было найти новую мотивацию, стимул — привычные уже как-то не работали. И я стала искать фокус события, который был бы интересен нам, зрителям и партнерам. Ну что, находим, выживаем. Фестиваль трансформировался: вместо двух недель перешел к непрерывной работе в течение всего года.
— Я вам не скажу ни да, ни нет.
Думаю, он просто увидел, что я еще не растратила свой творческий потенциал танцовщицы.
Но вообще-то об этом надо узнавать у Валерия Абисаловича. Честно говоря, я счастлива, что фокус сместился, и что эта ответственность не легла на мои плечи. Потому что я, конечно, не смогла бы сделать многое из того, что делаю сейчас.
— Ну почему? Я сейчас в переговорах с Охадом Наарином и Шахаром Биньямини — он из труппы «Батшева», такое дитя Охада. Молодой, но очень самостоятельный и очень востребованный хореограф. Охад посмотрел видео моей труппы и сказал: «Я приеду сам, они абсолютно готовы к одной из лучших моих работ». Но это планы на 2026 год, возможно, не стоит их сейчас разглашать — все так быстро меняется…