Какой получилась Ирина Антонова в «Палаццо Мадамы» Льва Данилкина
Вышла в свет книга Льва Данилкина «Палаццо Мадамы» — биография Ирины Антоновой (1922–2020), беспрецедентно долго (1961–2013) возглавлявшей ГМИИ имени Пушкина. Книгу, вызвавшую неоднозначную реакцию не только в музейно-искусствоведческих, но и более широких кругах, прочитал Михаил Трофименков.
«Художник стоит слегка в стороне от картины. Он смотрит на модель; может быть, ему нужно добавить последний мазок, но возможно, что не проведена еще и первая линия. Рука, в которой он держит кисть, повернута налево, к палитре. На одно мгновение он неподвижно застыл между полотном и красками. Руку мастера удерживает взгляд, который в свою очередь покоится на прерванном движении. События развернутся между тонким кончиком кисти и острием взгляда».
Так — описанием картины Веласкеса «Менины» — начиналась одна из важнейших философских книг ХХ века — «Слова и вещи» (1966) Мишеля Фуко.
«Картина вырисовывается следующая. Внутри — зритель снаружи, четвертой стены нет — двое. Художник изображен со спины, рассевшимся на табурете; выглядит скорее гофмалером, нежели ремесленником в домашней мастерской; Веласкес в «Менинах» и тот оделся поскромнее. Миниатюрная модель — тронутые улыбкой губы, театрально потупленные, словно ей велели симулировать Благовещение, глаза — укомплектована «неслучайными» аксессуарами и задрапирована в складчатую, многозначительно округляющую талию ткань, из-под которой торчит повседневное, в пол, платье».
Так — описанием «Аллегории живописи» Вермеера — начинается книга Данилкина об Антоновой.
Найдите десять различий.
Данилкин косплеит Фуко? Безусловно. Странно, что никто из критиков его книги не обратил внимание на игровую параллель между книгами философа и историка-журналиста, хотя Данилкин явно подмигивает Фуко, упоминая Веласкеса.
Написать биографию, по большому счету, плевое дело: родился, женился, сражался, убился. Главное — придумать книгу как сценарий, как пьесу, как детектив.
Что-что, а придумывать композицию Данилкин, с головой ныряющий в материал перед каждой своей книгой, умеет.
И, как никто, умеет бесить поклонников традиционных биографий. То вставляя в текст немецкие или французские слова, то переходя на современные вульгаризмы, то галлюцинируя о событиях, происходивших за закрытыми дверьми кабинета Антоновой, то осыпая читателей камнепадом метафор и сравнений.
Иногда кажется, что в процессе работы Данилкина над биографией Александра Проханова «Человек с яйцом» (2007) герой покусал автора. И Антонова предстает то библейской Эсфирью, то Олимпией с картины Эдуарда Мане, то Давидом с пращой, то Юрием Деточкиным из ее любимого фильма.
Итак, книга разбита на тридцать восемь глав вне хронологической последовательности. Так, о родителях героини — а это очень важный сюжет — мы узнаем, только перевалив за треть книги. Тридцать восемь глав — тридцать восемь картин или из собрания ГМИИ, или из Дрезденской галереи, гостившей в Москве в 1945–1955 годах, или, как «Джоконда», «просто» в ГМИИ выставлявшихся. Некий «воображаемый музей» Антоновой а-ля идеальный musee imaginaire, о котором грезил ее знакомец Андре Мальро.
Параллели между картинами и сюжетами из жизни Антоновой неочевидны, но придумано-то здорово. Как некогда отвечал Иосиф Бродский Александру Кушнеру, который набросился на него с претензиями за якобы нанесенное ему в стихотворной форме оскорбление: «Но стишки-то хорошие».
«Палаццо» — четвертая биография пера Данилкина после книг о Проханове (2007), Гагарине (2011) и Ленине (2017). Грубо говоря, он описывает феномен советского человека в его апогее.
Антонова была именно что честным советским человеком в своих лучших — и худших проявлениях: общение с ней могло увенчаться инфарктом-инсультом.
Так, младший сержант медицинской службы, совмещавшая в войну кошмарную работу в госпиталях с обучением в МГУ, дала еще в 1945-м подписку хранить тайну трофейных коллекций. И, как мальчик из рассказа Пантелеева «Честное слово», о котором все забыли на его одиноком посту, сжав зубы, блюла эту подписку до самых 1990-х. А ведь могла же монетизировать «золото Шлимана»? Нет, не могла.
Данилкин описывает жизнь Антоновой как путешествие из одного элитарного советского круга в другой.
Детство, проведенное в Веймарской Германии, где ее отец, старый большевик, работал в торгпредстве, если не в разведке. Любопытный побочный сюжет — дети того же поколения, так же и с такими же родителями причастившиеся Европе: Зоя Богуславская, Лилианна Лунгина, Федор Хитрук.
Второй круг — МИФЛИ (Институт философии, литературы и истории), «сталинский Лицей», где накануне войны взращивалась интеллектуальная элита.
И наконец музейный круг, в который Антонова вошла в 1945-м, чтобы оставаться в нем, как истинный музейщик, до своих последних дней. А музейный круг — не просто корпорация, а секта, в свою очередь делящаяся на сектантов-ортодоксов и сектантов-реформаторов.
Антонову, когда она согласилась на директорство, предупреждали: забудь об искусствоведении, забудь о дружбе. Этот вызов она приняла: Антонова была именно что реформатором, превратившим скромный, но замечательный музей слепков в выставочную площадку мирового уровня (достаточно вспомнить эпохальную выставку «Москва — Париж») и сосредоточение светской жизни на «Декабрьских вечерах».
Безжалостный диктатор, «хозяйка Медной горы», «снежная королева» на неизменных высоких каблуках, заслышав цоканье которых, сотрудники могли и броситься врассыпную.
Мегаломанка, одержимая безумной идеей отобрать у Эрмитажа его французскую коллекцию: эта идея отчасти утопила ее, способную досидеть в директорском кресле до собственного столетия.
Интеллектуалка, не чуравшаяся грубой работы: перенести, подвинуть, вытереть лужи. Дипломат, проводник политики разрядки, открывавшая ногой дверь в самые высокие кабинеты: дорогого стоит история о том, как она водила Брежнева по «Москве — Парижу».
Майор КГБ, как предположил в интервью с ней Владимир Познер? Боже упаси, какой майор: маршал советской культурной политики.
И несчастный, отягощенный неизлечимой болезнью сына человек. Очень одинокий, особенно в последние годы жизни. Ее, символического президента ГМИИ (2013–2020), могли даже не пригласить на очередной вернисаж. Плата за разреженный воздух вершин, которым она надышалась? Наверное.
Слово «великая» в применении к Антоновой не звучит. Скорее величественная. И эту противоречивую величественность Данилкин, захлебываясь в метафорах, передать сумел.