Выставка к 130-летию Маяковского в Литературном музее
В Государственном литературном музее (точнее — в его теперешнем главном здании, бывшем доходном доме Любощинских-Вернадских на Зубовском бульваре) проходит выставка «О разных Маяковских». На самом деле она об одном Маяковском — Владимире (1893–1930), чье 130-летие отмечается в этом году. Главный пролетарский поэт предстает в причудливых, им же самим придуманных амплуа вроде «нахала в желтой кофте», патологически влюбчивого «человека в облаках», завода, «вырабатывающего счастье», «щена», пишущего записки своей возлюбленной — «кисе» Лиле Брик. Каждый поворот биографии Маяковского обстоятельно иллюстрируют его личные вещи, фотографии, рукописи, редкие книги, афиши, плакаты, живопись, графика. Юбиляр смотрится предтечей поп-идолов и сетевых инфлюенсеров, что в нынешних обстоятельствах политически благонадежнее, чем образ «агитатора, горлана-главаря», считает Игорь Гребельников.
Программу юбилейных мероприятий к 130-летию Маяковского особо насыщенной не назовешь: мюзикл в Кремле, пара спектаклей на московских сценах, куцая выставка в «Зарядье», уикенд перформансов в «Зотове». Не успели закончить реконструкцию Музея Маяковского на Лубянке с мемориальной комнатой, в которой застрелился поэт, хотя времени было предостаточно — музей закрылся на капремонт десять лет назад. Его обещают открыть в конце следующего года, правда, неясно, восстановят ли тотальную инсталляцию и необычное внутреннее убранство, сделавшие особую славу этому месту.
Складывается впечатление, что Маяковский сегодня — не самый желанный юбиляр, ну или по крайней мере с его наследием стоит обращаться осторожно. Слишком громко, свободно, непредсказуемо Маяковский начинал свой творческий путь в стане футуристов, а потом, став искусным пропагандистом советской власти, этому истошному и бунтарскому по самой своей природе тону не изменял. Ему многое можно припомнить: вот уж кого сегодня можно «отменять», причем с разных флангов.
«…Это — чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем» («Товарищу Нетте, пароходу и человеку», 1926) — тот еще призыв, учитывая историю присоединения Прибалтики к Советскому Союзу. «Иди сюда, / иди на перекресток / моих больших и неуклюжих рук. / Не хочешь? / …Я все равно тебя когда-нибудь возьму / — одну или вдвоем с Парижем» («Письмо Татьяне Яковлевой», 1928) — звучит угрожающе. Да и все, что касается его бесчисленных любовных побед, сегодня проходит по ведомству токсичной маскулинности и абьюзивных отношений. Его menage a trois c Лилей и Осипом Брик заведомо крепко осудят поборники морали. Поэтический дебют Маяковского пришелся на начало Первой мировой войны, и его раннюю лирику тоже вслух на площади не почитаешь: «Знаете ли вы, бездарные, многие, / думающие нажраться лучше как,— / может быть, сейчас бомбой ноги / выдрало у Петрова поручика?..» («Вам!», 1915).
Кураторы выставки в Литературном музее, располагая исключительным по охвату материалом (в основе его коллекции — вещи, переданные после смерти поэта его душеприказчиками Бриками), ничего особо не утаивая (правда, за скобками остались самые первые годы политической активности Маяковского — в 18 лет он вступил в партию большевиков и был трижды арестован), фокусируются на принципиальной многоликости, артистичности натуры Маяковского. С первых витрин экспозиции перед нами прирожденная звезда, «нахал в желтой кофте» — скуластый, волоокий, кудлатый юноша в шляпе и без, в блузе с широкими рукавами и огромным бантом, повязанным на шее. Все тщательно продумано, как он это описал в очерке «Я сам»: «Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно — увеличишь галстук, увеличится и фурор». И вместе с фотографиями, вырезками из газет, афишами выступлений, ранним живописным портретом, броской карикатурой «Футуризм в деревне», где поэт изображен пугалом посреди поля, облаченным в шляпу, блузу и бант, первой книгой стихов «Я!», изданной в 1913 году (все датировано примерно одним годом), они задают выставке определенный ракурс восприятия: все последующие эпизоды жизни Маяковского начинают восприниматься сценами многолюдного спектакля, или фильма, или эстрадного концерта.
Вот он — герой-любовник. Против отношений Веры Шехтель, влюбленной в Маяковского, выступил ее отец, знаменитый архитектор Франц Шехтель, но уже было поздно: ей пришлось сделать аборт, а история послужила основой для ее рисунка — совместного портрета с поэтом, где в руках он держит младенца. Отдельный стенд — другая страсть, актриса Мария Денисова, от которой Маяковский потерял голову в Одессе. Правда, девушка ему сама дала от ворот поворот, так как была помолвлена с другим: потрясение (или даже настоящее психическое расстройство, если верить дружеским мемуарам), которое, впрочем, привело к созданию поэмы «Во весь голос», шедевра на все времена. Впервые он прочитал поэму дома у Осипа и Лили Брик — и чтец, и стихи так очаровали супружескую пару, что муж тут же нашел деньги на их издание, а жена стала многолетней любовью Маяковского. Раннему периоду отношений с Лилей Брик посвящена витрина с многочисленными фотографиями, кадрами из фильма «Закованная фильмой» (1918), где она сыграла вместе с Маяковским. Рядом на мониторе можно целиком посмотреть фильм «Барышня и хулиган» того же года, где он сыграл главную роль. Плюс родченковские фото, на которых он позирует с Лилей на фоне пригнанного ей в подарок из Парижа автомобиля Renault, а также квитанции на дорогущие детали к машине — дело было уже в 1929 году, на волне нэповского коммерческого подъема и успеха советского павильона на выставке ар-деко в Париже.
Чем дальше, тем масштабнее этот бенефис биографических образов: редкий случай, когда в таком количестве показывают подлинные «Окна РОСТА» — сатирические плакаты с сюжетами на злобу дня от Гражданской войны до борьбы с безграмотностью (а еще трафареты, через которые наносились эти изображения — одно время плакаты производились ручным способом: Маяковский рисовал и писал тексты к картинкам). Дальше он уже человек-завод, «производящий счастье»: в 1920-е годы изрядная доля всей коммерческой полиграфии в Москве производилась с участием Маяковского — от рекламы сосок, галош, товаров ГУМа до конфетных оберток. Доходы позволяли покупать дорогие галстуки, хорошо одеваться, пользоваться ручками Parker и Montblanс — все вещи в отдельной витрине. Понятно, что образ жизни вступал в определенное противоречие с по-пролетарски бунтарской поэзией, и вот влиятельные Кукрыниксы рисуют на Маяковского шаржи, обвиняя поэта в «красивости».
Не говоря уже о публике его концертов, с годами все жестче «троллившей» поэта. Обязательной частью выступлений были его ответы на записочки, он их собирал (в коллекции музея около 20 тыс. таких записочек) и даже думал посвятить ответам на них отдельную книгу. На выставке есть стенд с копиями таких записок — вопросов из зала: «Как вы так «насобачились» на стихах? — Как поживает Лиля Брик? — Кто будет читать ваши стихи после вашей смерти? — Мы разочарованы! Мало нахальства и много ругательства! — Как отзывался товарищ Ленин о вашем творчестве?»
Финал экспозиции обставлен без сантиментов, без трагедии. Начиная с апреля 1930 года, когда поэт застрелился, его самоубийство дало повод для целого ряда конспирологических теорий, здесь же гибель представлена неким логическим завершением переполненной событиями жизни: последний экспонат выставки — рисунок Маяковского «Человек, шагающий навстречу солнцу» (1929). Видимо, такой жизнеутверждающий финал — тоже дань нынешнему юбилейному году.