Содержание:
Культуролог Дарья Журкова об истории отечественной эстрады 1980–1990-х
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох: 1980–1990-е». Автор книги, кандидат культурологии, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания Дарья Журкова рассказала Марии Башмаковой о том, как в новой российской поп-эстетике сочетались невинность и разнузданность, неуверенность и свобода, заимствования и почвенные традиции — и как это сочетание воспринимается из сегодняшнего дня.
«Обстановка, мир вещей становятся гораздо важнее больших идей»
— Появление этой книги было драматичным, так как поначалу в научном сообществе приходилось отстаивать право всерьез заниматься современной российской поп-музыкой. Коллеги смотрели на меня косо: неужели в этой музыке есть какие-то смыслы и научный интерес? Я себя постоянно спрашивала: «А действительно, о чем эта музыка?» и есть ли там какие-то подтексты. А потом услышала, как Василий Уриевский поет «Песню ни о чем», в которой, с одной стороны, лирический герой иронично рассказывает о всей своей прожитой жизни, а с другой — дезавуирует заодно и поп-музыку, неспособную дать необходимую разрядку и положительные эмоции индивиду, остро недобирающему их в реальности. Я думаю, популярные российские песни на самом деле очень о многом. Но не всегда о том, о чем в них говорится на первый взгляд.
— Я на ней росла. 1990-е — это моя юность. А вторая причина: мне захотелось посмотреть на то, как советская эстрада стала несоветской, полностью сменив курс, превратившись в шоу-бизнес. Захотелось увидеть, как переломное время отразилось в поп-песнях. Умонастроения общества поп-музыка очень хорошо улавливает, хотя, казалось бы, поет совсем о другом.
— Тут щепетильная ситуация в понимании терминов. Советская эстрада — это тоже популярная музыка. Я использую понятие «советская эстрада», чтобы обозначить определенный временной период. Кроме того, под советской эстрадой часто понимается только ее официальная часть. Но советская эстрада никогда не была монолитной, и возникает вопрос: рок-музыку можно ли отнести к советской эстраде? С трудом. А вот к популярной советской музыке — вполне. Тут тонкие градации, которые я уточняю в книге: популярная музыка включает в себя советскую эстраду и современную российскую поп-музыку.
Советская популярная музыка предчувствовала отчуждение в обществе предперестроечного времени: лирические герои становятся неуверенными в себе, теряют оптимизм, веру в жизнь.
В середине 1980-х появляется группа «Ласковый май» с солистом Юрой Шатуновым, певцы Женя Белоусов, Катя Семенова, чуть позже — Наташа Королева, Алена Апина — даже имена исполнителей неполные, как бы невзрослые, инфантильные. От такого героя не ждут «больших свершений», ему хорошо в маленьком мире с «тремя кусочеками колбаски». Обстановка, мир вещей становятся гораздо важнее больших идей. И тут можно начинать отсчет российского шоу-бизнеса, когда мельчает масштаб помыслов и масштаб героев, которыми становятся по меркам советской идеологии антигерои. Эстрада превращается в совершенно несоветскую.
— Да, безусловно. Начинается сужение дистанции. Вроде бы советская эстрада была за то, чтобы ее героями были обыкновенные люди, а в песне пелось: «А у нас во дворе есть девчонка одна» — ничем не примечательная девчонка, но «простой герой» — это лукавство. Вспомним поставленные голоса советских певцов и то, что на эстраду попадали исполнители с хорошим музыкальным образованием, например Эдуард Хиль, Юрий Гуляев, Иосиф Кобзон, Муслим Магомаев, Тамара Миансарова, Валентина Толкунова, Людмила Сенчина, Людмила Зыкина. А перестроечный «простой герой» открыл совершенно другие шлюзы — и в популярную музыку ворвались дилетанты. У них другие голосовые возможности. На эстраду попадают «слишком обыкновенные люди» — это молодые люди с обычной внешностью и вокальными данными, далекие от воплощения нравственных идеалов и профессиональных качеств, в отличие от советских певцов, голос и внешний вид которых должны были соответствовать строгим требованиям.
Мне кажется, сами Юра Шатунов и Женя Белоусов не ожидали такой бешеной славы и популярности, как и группа «Комбинация». Эти полусамодеятельные исполнители и коллективы формировались стихийно, условно говоря, при ДК, и их сколачивали зачастую непрофессиональные музыканты. Музыкант Сергей Кузнецов, который основал «Ласковый май», не окончил музыкального училища, но очень хорошо почувствовал, что нужно подросткам.
Раньше была музыка для детей, которую писали профессиональные композиторы, но не было музыки для подростков, для тех, кто уже не дети, но еще и не взрослые. А в перестроечное время появляется такая музыка, затрагивающая подростковые, «незрелые», но очень важные переживания.
Эти песни становятся глотком свежего воздуха, их легко напевать самим слушателям, они легко запоминаются в силу своей незатейливости. Популярная сцена становилась все более сложной и разной по выразительным средствам.
— Советские чиновники, которые работали с эстрадными артистами, балансировали на грани служения официальным идеалам и служения народу. Возникновение ВИА (вокально-инструментальных ансамблей) — потворство вкусам молодежи, которая должна музицировать «под присмотром», потому что интерес к чуждой западной рок-музыке был слишком высок. Создавали самодеятельные ВИА на базе домов культуры, филармоний и так далее, потом эти инициативы профессионализировались. Композиторов-песенников просили писать для ВИА: та же Александра Пахмутова сотрудничала с «Песнярами», Марк Фрадкин — с «Самоцветами», Оскар Фельцман — с группой «Цветы». Власть пыталась отчасти угодить вкусам народа.
Когда на эстраду лавиной ринулись молодежные коллективы («Комбинация», «Ласковый май», «Электроклуб», «Форум»), возникли уже градации, потому что тот же «Ласковый май» не очень хотели выпускать на телевидение, а вот группы «Форум», «Электроклуб», для которых писали профессиональные композиторы, пускали. В стране появились кооперативы, музыкальная индустрия стала превращаться в коммерческую индустрию.
— И еще начинается эксплуатация артиста в определенном образе. Раньше на советской эстраде песни «гуляли» между исполнителями. Одну и ту же песню могли петь и Алла Пугачева, и Валерий Леонтьев, и Эдуард Хиль. А теперь песня становится имиджевой карточкой певца. Тот же Женя Белоусов стал заложником успеха хита «Девочка моя синеглазая» и вынужден был всю творческую карьеру выступать в образе пай-мальчика, поющего о влюбленности в «девчонку-девчоночку». Он, как музыкант, сильно от этого страдал. То есть если в советское время была идеологическая цензура, то теперь возникла не менее жесткая цензура имиджа.
«Свобода 1990-х позволяла сосуществовать разным типажам»
— Людей старшего поколения устраивала советская эстрада, и не случайно в «Песне года-93» мы видим наряду с Анжеликой Варум выступление Эдиты Пьехи. То есть исполнители советской эстрады в 1990-е остаются на плаву. Аудитория всегда разная — это и интеллигентный студент, и учащийся ПТУ. В музыке появляется тема «ненаказуемого развлечения — дискотеки», погружения в бесконечный праздник. И слова песни «Музыка нас связала» группы «Мираж» становятся слоганом времени. Другая тема, заметная в текстах,— обустройство своего мира, своей судьбы, причем в прагматичном плане.
Иван Ургант о своей кавер-версии песни из репертуара Аллы Пугачевой
Эстрада представила самые разные варианты такого устройства: группа «Комбинация» предлагала улучшить положение в основном за счет мужчины, а Маша Распутина — за счет собственной смекалки и нахрапистости. Тогда то, что об этом можно говорить и не стесняться, стало прорывом. В песнях мелькают примеры вещного мира как признака счастья: «два кусочека колбаски», «вишневая «девятка»», «белый «Мерседес»».
Песенный мир от больших слов и идей уходит к бытовым вещам. Это очень заметно в клипах, которые начинают сниматься с бытовыми подробностями.
В клипе Криса Кельми «Ночное рандеву» камера смакует образы красивой жизни: кожаные диваны, зеркала, белоснежную кровать, машину, едущую по ночному городу.