В Большом театре отметили 85-летие Екатерины Максимовой
На Исторической сцене Большого театра состоялся концерт «Фрагменты одной биографии», поставленный Владимиром Васильевым в честь 85-летия со дня рождения его покойной жены, уникальной балерины Екатерины Максимовой. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Самое яркое в большом двухчастном концерте — сама Екатерина Максимова, точнее, ее архивные фото и кинокадры разных лет, прослаивающие номера гала. Сокрушительное обаяние, ребячливая женственность, актерская искренность балерины пленяют и сейчас. Но исключительность Екатерины Максимовой в другом: она кажется абсолютно современной балериной — в смысле техники и физических данных. То есть ее пропорции, телосложение, шаг, прыжок, манера танца, работа ног, координация движений остаются эталонными с рубежа 1950–1960-х. Такого в истории, пожалуй, не было. За 60 лет обычно менялось все — от техники до балеринского типажа, от репертуара до манеры танца. Такой срок отделял бесплотную Тальони, впервые вставшую на пуанты в 1830-е, от крепконогих крутоплечих итальянок эпохи Петипа с их фуэте и прочими фиоритурами, а их — от целомудренной сдержанности Галины Улановой с ее весьма скромными физическими данными и вращательно-прыжковых рекордов сталинской любимицы Ольги Лепешинской, сегодня выглядящих изрядно корявыми. Каждая из исторических фигур оставалась звездой своего поколения, персонажем учебника истории. Но не Максимова: сегодняшним балеринам до нее дотянуться нелегко. Особенно на той же репертуарной территории.
Владимир Васильев, устраивающий вечера памяти Максимовой каждые пять лет, в этом году впервые построил программу на знаковых партиях своей жены, предварив каждое па-де-де кадрами самой Екатерины Максимовой в той же роли. Невыгодного сравнения не избежал никто. Ни балерина Большого Элеонора Севенард, исполнившая па-де-де из «Щелкунчика» с тяжеловесной царственностью и слишком очевидными усилиями. Ни ведущая солистка Маргарита Шнайдер, явно считавшая главной ценностью «Пламени Парижа» вращения и наворачивавшая двойные пируэты с механическим рвением швеи-мотористки в ущерб каноническому тексту. Ни юная Ева Сергеенкова, в партии Жизели обеспокоенная скорее чистотой собственного танца, чем возможной гибелью Альберта. Ни гостья из Мариинки Рената Шакирова, явно убежденная, что марионеточная резкость жестов и есть испанский темперамент Китри, а серии двойных фуэте аналогичны виртуозности.
Их партнерам сравнения не грозили, и они выглядели интереснее. Элегантный Артем Овчаренко станцевал Принца-Щелкунчика с какой-то снисходительной безукоризненностью. Погрузневший, но не утративший прыжка и энтузиазма Игорь Цвирко включил в коду «Пламени Парижа» затейливый «пистолет» с поворотом на 360 градусов. Кимин Ким, несмотря на легкие помарки в вариации Базиля, подтвердил свою репутацию главного виртуоза Мариинского театра. Юный премьер Большого Дмитрий Смилевски, в рекордно короткий срок выучивший партию Паганини из одноименного балета Леонида Лавровского в редакции Владимира Васильева, явил чудеса профессионализма: танцевал пластически остро и упоительно свободно, ввинчивая по 8–10 пируэтов с полузабытыми легкостью и быстротой.
Настоящим же героем вечера следует признать Владислава Лантратова. Душераздирающую «Балладу» на музыку Шопена десять лет назад поставил и исполнил сам Васильев, корчась от горя на офисном стуле и вызывая видение почившей жены. Эту щекотливую в разных смыслах хореографию с бурным адажио, оснащенным верхними поддержками и цепочками шене вокруг стоящего на сцене рояля, Лантратов умудрился исполнить пылко, но без дешевой сентиментальности, в чем ему помогла легконогая Елизавета Кокорева, тоже избежавшая легкодоступного мелодраматизма. Впрочем, столь же достойно премьер Большого танцевал эту хореографию и пять лет назад, равно как и «Вальс-фантазию» Глинки, в которой герой-поэт ухаживает за пятью дамами сильфидного облика. Эти номера исправно переезжают из одного «концерта памяти» в другой. А некоторые — например, Антре в исполнении девочек из Московской академии, одетых в костюмы главных персонажей Максимовой,— появились на свет еще при ее жизни, в 1994-м.
Однако некорректно укорять в повторах 83-летнего режиссера-постановщика, оформившего концерт проекциями собственных, очень милых акварелей: многие хореографы исчерпывают креативность задолго до конца творческой деятельности. К тому же часть задумок осталась нереализованной: Владимир Васильев, получив серьезную травму в темном закулисье, прямо из театра был увезен в больницу, а потому не вышел в своей «Анюте» в роли Петра Леонтьевича. Три изрядных фрагмента этого балета труппа Большого станцевала с бодростью и знанием дела, благо «Анюта» вошла в репертуар театра. И публика оценила эту жизнерадостную бодрость — все-таки есть нечто успокоительно-стабильное в длящемся «дне сурка». Жаль, что некому оживить его так, как это делала Екатерина Максимова.