Содержание:
Джонни Депп снял фильм об Амедео Модильяни — и немного о себе
Искусствовед Елена Соломенцева и кинокритик Павел Пугачев сходили на российскую премьеру фильма «Моди: Три дня на крыльях безумия» и затем обсудили увиденное в формате диалога друг с другом и с самими собой.
Париж, 1916 год. Тридцатидвухлетний Амедео Модильяни, а для своих просто Моди — художник в расцвете творческих сил, но практически на социальном дне и на пике экзистенциального кризиса — с видениями, разочарованием в людях, саморазрушением. Картины почти не продаются, безвестность и бедность сохраняются как константа, алкоголь и гашиш отнимают последнее здоровье, которое еще не забрал туберкулез. Все это на фоне Первой мировой войны и сюрреалистичных бомбардировок города. Но со дня на день должна состояться встреча с влиятельным американским арт-дилером, который может оценить по достоинству работы строптивого художника.
Амедео Модильяни и Джонни Депп
К счастью, никаких следов «проделанной большой работы» в «Моди» нет. Это кино переизбытка чувств, неровного дыхания и неравнодушного взгляда. Не опус магнум, а резвый набросок, можно от него отмахнуться, а можно разглядеть в нем нечто большее. Авторская невнятица — или же «эскизность замысла» — всегда заставляет работать воображение зрителя. А взаимоотношения художника с ним и с критикой — один из главных вопросов фильма.
На экране и в жизни
Для друзей — художников Мориса Утрилло (Брюно Гуэри) и Хаима Сутина (Райан Макпарланд) — он собутыльник. Для мецената Леопольда Зборовского (сокращенно — Збо) — любимый, но слишком уж неконтролируемый подопечный. Для возлюбленной Беатрис (Антония Деспла) — источник боли, иногда вдохновения. Для остальных — никто, мутный криминогенный элемент. Для Смерти, гуляющей по Парижу в виде чумного доктора,— объект желания.
По уверениям самого Моди, в детстве гадалка предсказала ему по руке невиданную славу. Но, как будущий художник ни допытывался о сроках, не уточнила, доживет ли он до этого радостного момента: «Магия и красота заключены в тебе. Ты не создан для “когда”. Ты создан для “навсегда”». Амедео уже тогда твердо верил в эзотерику, поэтому после не сомневался в величии своего таланта. Эту веру не смогли сломить ни многочисленные отказы дилеров, ни отсутствие признания критиков и публики. Время доказало, что он был прав.
Невостребованность все же сильно удручала Модильяни на протяжении всей его карьеры художника длиной лишь в 24 года. В фильме катарсисом этого переживания стал собственноручный погром мастерской и уничтожение многих готовых работ.
Рынок авангардного искусства во Франции к тому времени уже существовал и был готов к сюрпризам. Уже прогремел сосед Моди по Монпарнасу — Пабло Пикассо — со своими абстрактными «Авиньонскими девицами». Другой сосед — Анри Матисс — успешно рушил традиции рисунка в пользу цвета. Почему же Модильяни так долго не замечали? С одной стороны, Парижу военного времени пришлось сильно сократить расходы — вплоть до распределения продуктов по квотам. На этом фоне покупка картин никому не известного художника не выглядела надежной инвестицией. С другой — Модильяни как будто собрал в своих картинах все, что могло вызвать вопросы у зрителя того времени. Одних отталкивал уверенный эротизм некоторых портретов, других — их условность и непропорциональность. Почти никто не понимал, в чем магия этих скульптурных тел с плоскими лицами и длинными шеями и что значат эти залитые цветом глаза.
Ответ на эти вопросы нужно искать в увлечении французских художников начала XX века архаикой и примитивизмом. Чтобы пробиться сквозь слои цивилизации к истокам искусства и его «чистой красоте», они обращались к византийской традиции, африканской скульптуре и, конечно, к античности. Модильяни миксовал атрибуты разных эпох: вытянутую шею и клиновидный нос заимствовал из кикладской культуры; заостренный подбородок, маленький рот с тонкими губами и миндалевидные глаза — из африканской; удлиненные лица и прически — из шумерской. В итоге получались неземные образы, не всегда понятные зрителю.
Режиссура и сценарий
Эклектичность депповской манеры здорово иллюстрирует одна из лучших сцен фильма: после очень бурной ночи Моди шатается по утреннему Парижу (снятому в Будапеште и Турине), ловя в голове радиосигналы с песнями Лу Рида и Тома Уэйтса.
И как же Депп-режиссер любит своих актеров! Чего стоят одни только эпизоды праздных гуляний — пожалуй, избыточные драматургически, но бесподобные как череда артистических этюдов. Еще лучше: сделанный на одних «восьмерках» диалог героев Риккардо Скамарчо и Аля Пачино, становящийся эмоциональной и интеллектуальной кульминацией фильма. Эта линия вообще напоминает депповского «Храбреца», где речь тоже шла о том, можно ли измерить жизнь — в данном случае творчество художника — в каком-либо (в частности, денежном) эквиваленте.
Она продлилась не более двух часов: снаружи собралась толпа — и полиция закрыла экспозицию за «непристойную физиологичность». Кое-кто, например коллекционеры Йонас Неттер и Роже Дютийоль, успели разглядеть и оценить работы. Их покупка буквально спасла Модильяни от голодной смерти. Сегодня цикл обнаженной натуры кисти Модильяни считается его самым известным и самым дорогим.
Художник и скульптор
Париж-двойник
Утрилло был не единственным патриотом. Такое настроение парижан привело в мобилизационные пункты в 1914 году около 90% мужского населения.
Один из основателей стиля «фовизм» в живописи, художник Андре Дерен, ушел на фронт и прослужил всю войну — до ее окончания в 1918 году. Поэт Гийом Аполлинер был тяжело ранен в бою в 1916-м. Модильяни тоже пробовал попасть в ряды добровольцев, но по состоянию здоровья не прошел медицинскую комиссию. В фильме этот эпизод пропущен, и художник предстает убежденным пацифистом, воображение которого рисует Париж времен войны похожим на Дантов ад.
Принц Монпарнаса и его свита
В фильме мы такой толпы не наблюдаем, зато видим образы двух близких друзей Модильяни — пейзажиста Мориса Утрилло и экспрессиониста родом из Белоруссии Хаима Сутина. Первый слишком веселый для своего склонного к депрессиям прототипа, второй — утрированно гротескный, но крайне выразительный. Эта парочка отлично дополняет в фильме мятущуюся фигуру «принца Монпарнаса», как называли Амедео.