Театры поделили сцену поровну
На Исторической сцене Большого театра в рамках фестиваля Стравинского, объявленного по случаю его 143-летия, выступили обе труппы Валерия Гергиева: москвичи станцевали «Петрушку» и «Жар-птицу», петербуржцы — «Весну священную» и «Свадебку». По мнению Татьяны Кузнецовой, важный проект подпортило пренебрежение хронологией постановок знаковых спектаклей дягилевской антрепризы.
Инициатором чествования Стравинского стал Валерий Гергиев — автор всех инициатив этого сезона. Фестиваль открыл Мариинский театр, показавший на Новой сцене Большого три одноактовки современных авторов: «Пульчинеллу», «Игру в карты» и «Танцсцены» (см. “Ъ” от 2 июля). К 10 июля в Большом созрел свой Стравинский: Андрис Лиепа подготовил премьеру «Петрушки» и «Жар-птицы» Михаила Фокина. К этим ранним балетам в программу добавили два других шедевра «Русских сезонов», имеющихся в безбрежном репертуаре Мариинки: «Весну священную» по мотивам хореографии Вацлава Нижинского петербуржцы возобновили в 2012-м, «Свадебкой» Брониславы Нижинской в постановке Хоуарда Сайетта владеют с 2003 года.
Сведенные в одной программе, эти балеты (все — русских соавторов и на русскую тему), будь они показаны в хронологическом порядке, являли бы собой прелюбопытнейший пример эволюции стилей, спрессованных в каких-то 13 лет жизни антрепризы.
Эти годы изменили не только культурную жизнь Старого Cвета, но и само восприятие искусства — представления о красоте, границах допустимого в искусстве, свободе самовыражения.
Но занимательное искусствоведение не увлекло составителей программы, их больше волновала задача удержать публику на четыре часа с четвертью. И хронологический принцип был проигнорирован. Балеты давали вразбивку: сумрачный минимализм «Свадебки» (1923) нивелировали пестрым балаганом «Петрушки» (1911), а экспрессионизм некогда скандальной «Весны священной» (1913) — сказочно-лубочной «Жар-птицей» (1910). Удержать публику все же не удалось: к последнему акту ряды зрителей заметно поредели.
Однако дар Брониславы был более интеллектуальным, упорядоченным и гибким. Кордебалетная «Свадебка» (главные герои у Нижинской утрированно малоподвижны) — подлинный кладезь изобретательных групп и динамических композиций: предприимчивые балетмейстеры уже столетие растаскивают изобретения Брониславы. Лапидарность ее хореографии идеально сочеталась с минимализмом Натальи Гончаровой: оформление составляли однотонные задники с прорезанными в них окошками и помост с лавками для главных героев. Белые рубахи, коричневые портки и сарафаны участников этого мрачного празднества-тризны завершали идеальную выверенность хореографии, цвета и архитектуры. Послевоенный Париж с восторгом принял новый дягилевский стиль, лишенный былой русской экзотики.
Сто лет спустя московская публика оказалась не столь продвинутой: скупой на внешние эффекты балет приняла разве что вежливо, хотя отрепетирован он был на славу.
Лишь в самом начале одна из «подружек невесты» нечетко синкопировала невыворотные па-де-бурре, да Максим Изместьев в своих маленьких соло неуверенно откручивал положенные пируэты.
Оригинальная «Весна священная» Нижинского, как известно, не сохранилась. Однако гуляющая по миру реконструкция Миллисент Ходсон и Кеннета Арчера считается убедительной: в ней учтены все документы и свидетельства очевидцев. Положим, Рерих на задниках выглядит упрощенным и тускловатым, да и костюмы облегчены: дягилевским артистам в дерюгах и шерсти шевелиться было значительно труднее, и это добавляло движениям первобытной тяжести и естественной угловатости. Однако надо отдать должное нынешней Мариинке: требуемой корявости она бояться перестала.
Артисты исправно косолапили, старались топотать пятками тяжело и грубо, горбились и скрючивались пополам. Но танцевали на удивление слаженно, несмотря на то что Нижинский вытравил из своей постановки весь «балет». Кордебалет у него принципиально асимметричен и разделен на неравные части, причем каждая танцует в своем метре и ритме — недаром Дягилев приставил к хореографу специалистку по ритмопластике из школы Далькроза. В мариинском спектакле разве что Избранница (дебют Евгении Савкиной) исполняла свою предсмертную пляску с излишней грацией; необходимая судорожность, поддержанная экстазом, проявилась у нее лишь к концу изнурительной партии — от усталости.
Постановщики «Петрушки» и «Жар-птицы» Андрис Лиепа и художники Нежные кормятся проектом «Русские сезоны» уже больше 30 лет — с тех пор как в 1994-м был снят фильм «Возвращение Жар-птицы», они одарили своим Фокиным много городов. В Большом слаженная команда работает впервые, хотя с 1964 года, когда Петрушку танцевал Владимир Васильев, балет пытается прижиться в театре уже в пятый раз.
Возможно, виной недолговечности московских «Петрушек» является неоспоримая петербуржистость этого балета, смакующая масленичное гулянье всех сословий имперской столицы.
Москвичи эти тонкости игнорируют, они вносят слишком много отсебятины в этот выверенный и стильный спектакль, наивно принимая музейный раритет за живую постановку. Нынешняя премьера не исключение: «Петрушка» начался с двойного тура «пьяницы» на авансцене, чего никак не одобрил бы балетмейстер Фокин, выжигавший академические па каленым железом. В мизансценах на площади царил оживленный волюнтаризм: сословной иерархии не было и в помине. Некто в белом кашне и котелке жарко махал рукой толпе простолюдинов; его спутницы в капорах толкались, как торговки. Уличная танцовщица чуть не дралась с уличной акробаткой, причем последняя вместо положенного мостика вдруг принялась крутить фуэте.
Главные персонажи тоже не отличились преданностью первоисточнику. Технически Анастасия Сташкевич несложную партию Балерины исполнила на должном уровне, однако не обременила себя ни кукольным гримом с красными яблоками-щечками, ни последовательной «деревянностью» движений. Женственность ее персонажа вызвала бы неудовольствие Фокина, предостерегавшего артисток от «проявления индивидуальности» и «чрезмерного кокетства».
По-кошачьи мягкий Арап Ратмира Джумалиева не мог служить олицетворением тупой и грубой силы именно из-за своей пластичности. Даниилу Потапцеву «тряпичность» ярмарочной куклы удалась на славу: руки его Петрушки болтались с бескостной беспомощностью, ноги подгибались в коленях, тело оседало бесформенным кулем. А в актерских огрехах танцовщика виноват постановщик. В частности, Андрис Лиепа испортил ключевую мизансцену в «Комнате Петрушки», заставив героя крутить невозможный у Фокина большой пируэт в момент появления Балерины, а прыжки в «кольцо», испугавшие посетительницу, делать уже после ее ухода. Да и финал спектакля вызвал большие сомнения: вознесшийся над балаганом Петрушка вовсе не грозил мучителю-Фокуснику, как настаивал Фокин в своих мемуарах, а повторял пантомимную жалобу своего монолога в комнате.
Приобретение Большим театром «Жар-птицы» выглядит еще более сомнительным: пожалуй, это самый слабый из уцелевших фокинских балетов. В нем очевидны длинноты вроде игр пленных царевен золотыми яблоками и совершенно беспомощна танцевальная кульминация: знаменитый «Поганый пляс» поставлен так примитивно, что на авторство Фокина намекают разве что наплывы линий разнообразной нечисти, напоминающие его «Половецкие пляски».
История настаивает, что «Жар-птицу» современники премьеры воспринимали как цельную картину — эталон единства композитора, балетмейстера и художников.
Однако в Большом художники Нежные явили такую самобытность, что от их блистающей фольгой яблони, казенного барельефа окаменевших богатырей и безумных костюмов нечисти, смахивающих на богатый корпоративный хеллоуин, европейцы начала прошлого века испытали бы разве что оторопь. Подкачал и кастинг: из нескольких составов «Жар-птиц» премьеру доверили красавице Алене Ковалевой. Но как ни старалась высокая статная балерина трепетать руками, ломать корпус в «декадентских» позах и быстро выпрыгивать в нервных сиссонах, ее могучая птица в музыку не успевала и хореографии не соответствовала, особенно когда раздирала ноги в шпагатных арабесках.
И все же фестивальным зрителям повезло: все четыре балета оркестр Большого вел Валерий Гергиев, чья мощная харизма, запредельный темперамент и тонкое понимание творчества Стравинского объединили постановки разной художественной значимости в грандиозное целое, за которое легко простить и некоторые накладки. Но уже скоро за пульт встанет другой дирижер, а раритеты Мариинки заменит цветастая «Шехеразада» Лиепы/Нежных (по слухам, чуть не единственная балетная премьера будущего сезона). Под грифом «Русских сезонов» публике будут предложены декоративно-прикладные изделия, соответствующие массовому представлению о прекрасном. Но, возможно, сегодняшние зрители Большого такой красоте только обрадуются.