В Париже показывают шедевры вышивки золотом
Открывшаяся в конце зимы в парижском Музее на набережной Бранли выставка Au fil de l’or («Золотой нитью») — очередной связанный с модой и историей костюма хит этого сезона. Кураторы эксплуатируют шик, красоту и блеск дорогого металла, не особенно их отрефлексировав.
Золото и в том числе искусство золотого шитья, как в этом случае,— тема беспроигрышная. Оно в любом виде, даже как старинное ремесленное мастерство, неизменно производит впечатление на широкие массы музейных посетителей — потому что сверкает, потому что самый традиционный эквивалент роскоши и воплощение понятия «дорого» и потому что символ власти. Золото вообще, и шитье в частности, использовали прежде всего для королей и императоров, а также для высших иерархов всех церквей — прежде всего тех мужчин, кто носит его и сейчас, выступая примерно в том же качестве. Сила и власть в самом базовом патриархальном смысле — что может быть лучше, понятнее и интереснее для массовой выставки.
А именно такой выставка Au fil de l’or и была задумана. Бранли — музей искусства Азии, Африки, Океании и Америки, и опирается она на материал азиатских культур. Как сказано в экспликации: «Веками такое шитье исполнялось самыми квалифицированными ткачами и мастерами Рима, Византии, Китая, Персии, а затем мусульманских стран, использовавшими самые выдающиеся техники, чтобы создавать по-настоящему художественные ткани, в которых шелковые или льняные волокна переплетались с золотыми нитями и лентами».
Прочитав это, конечно, готовишься увидеть что-то исключительно древнее и уникальное и получить ни с чем не сравнимый опыт. А вот этого-то как раз и не случается. Древнего на выставке совсем мало — обрывок китайской шелковой одежды с золотыми птицами X–XII веков, отрез иранского полотна со сценами охоты, вытканными металлической нитью, XVII века и еще буквально пара полуистлевших лоскутов, которые, надо сказать, всегда производят волшебное впечатление, но тут они быстро заканчиваются. Уникального есть несколько вытканных золотом шазюблей — андалусский, святого Иво, XI–XII веков, турецкий XVI века, а также персидский XIV века, принадлежавший Генриху II (тому самому, который был женат на отравительнице Екатерине Медичи и погиб на турнире), с вытканными на нем львом, фениксом и орлом и надписью по-арабски: «Слава, победа, удача». И на этом, собственно, все.
Дальше все пространство экспозиции заполнено национальными костюмами тех стран, которые относят к азиатскому региону в широком смысле — от Египта и Магриба до Японии и Китая, и где традиционно использовались златоткачество и вышивка золотом. В массе своей они не старше начала XIX века, что в случае, например, с Японией, Индией или даже Турцией вовсе не уникально. И показаны они самым очевидным образом — просто выставлены рядами без всякой иерархии и особенных объяснений.
Среди всего этого есть вещи исключительно красивые, есть более привычные, виденные не раз в других местах.
В этих залах можно представить себе, как тот же Ив Сен-Лоран слонялся по базару Марракеша, смотрел на что-то подобное и потом рисовал свои коллекции. Рядом с египетским свадебным платьем 1880 года, подписанным E. Cecile, можно вспомнить о Чарльзе Фредерике Уорте, на работу которого оно так похоже,— и будь тут что-то из реального Сен-Лорана или Уорта (и вообще хоть какие-то культурные аллюзии и параллели), это создало бы ту концептуальную рамку, которой нет и явно не хватает. Да, все сверкает и переливается, все отлично годится для соцсетей — но это никак не заменяет кураторскую идею.
Самая познавательная часть — это несколько уголков, где рассказывают про различные природные волокна экзотического происхождения, выглядящие как золото, но им не являющиеся. Одно добывают из моллюска Pinna nobilis, другое — из паутины мадагаскарского паука Nephila. Еще я бы отметила видео, где показывают, как собирается для работы группа немолодых мусульманских женщин, последних носительниц некого редкого вида золотого шитья. Но этого совершенно недостаточно, чтобы составить хоть какой-то концептуальный каркас для выставки.
И практически в каждом зале, начиная со входа, есть манекены в платьях современного китайского дизайнера Го Пэй, которую все запомнили после выхода Рианны на MET Gala-2015, посвященном Китаю. Она тогда предстала в желтом халате с невообразимым шлейфом, расшитым золотом и отделанным мехом.
А в самом конце, в последнем зале, кураторы внезапно вспоминают про собственный парижский кутюр и ставят два манекена в золотых платьях — Dior, из знаменитой египетской коллекции Гальяно весны-лета 2004 года, и Chanel времен раннего Лагерфельда, символизирующий, видимо, Византию. И оформляют стену у выхода образцами кутюрных вышивок ателье Lesage, сделанных с использованием золотых нитей. Итого — самое известное имя в китайской моде и два самых известных имени в моде вообще. Но и тут вопрос. Что среди этой смеси этнографического музея и ретроспективы Го Пэй делают Dior с Chanel, если Saint Laurent и прочие западно-восточные параллели не вписываются, по мнению куратора, в экспозицию вообще?
В самой по себе работе на массовый вкус нет ничего зазорного. Но экспонирование таких понятных публике вещей, как золотые ткани и вышивки, требует хорошо продуманной концепции и четко выстроенной структуры. Чем прямолинейнее эффект, который производят объекты, тем изящнее и тоньше должна быть работа с ними. Выставки должны создавать новые единства в нашем уме и выстраивать новые связи в нашем воображении, то есть всячески расширять границы восприятия и культурные горизонты. Выставки должны вести зрителя, особенно в самых поп- и масскультурных темах, а не следовать за его представлениями и не пытаться ему всячески угодить. В противном случае создается ощущение некоторой подмены, которой сейчас грешат непрофильные парижские институции, внезапно увлекшиеся модой,— когда вместо исследовательской работы кураторов видна только менеджерская забота о красоте кадра в соцсетях.