Филипп Чижевский о новой музыке
В этом сезоне Российский национальный молодежный симфонический оркестр (РНМСО) отмечает пятилетие; завтра в Концертном зале им. П. И. Чайковского (КЗЧ) завершается его персональный абонемент. Помимо Симфонии №7 Густава Малера прозвучит необычное сочинение — Концерт для струнного квартета с оркестром, написанный Арнольдом Шёнбергом, одним из создателей музыки ХХ века, на основе Concerto grosso op. 6 №7 Георга Фридриха Генделя. Программу представляет дирижер Филипп Чижевский, рассказавший Илье Овчинникову об отношениях новой музыки с музыкой барокко и о том, возможен ли абонемент «Весь Шёнберг».
— Да, и у Малера для оркестра она точно самая сложная. Для меня Седьмая стоит отдельно от других его симфоний — не только благодаря уникальности гармонических и оркестровых решений, но и в силу сложности формообразования. Поразительна сама конструкция, ее удивительная геометричность, где по бокам расположены гиганты, первая и пятая части, ближе к центру — две «Ночные музыки» (части вторая и четвертая), а посреди — скерцо, которое постепенно распадается на части, как на замедляющейся пленке. Партитура лежала у меня на столе давно, надеялся ее исполнить еще до пандемии, но время пришло только теперь.
Каждая симфония Малера — новая вселенная, новое положение композитора по отношению ко всему на свете, и Седьмая — особенно. Чего стоит ее «неудобство» с точки зрения формообразования финала: на каждом этапе происходит накопление эмоций, нужен выплеск, но начинается следующий эпизод, ты ждешь какого-то разрешения, но звучит еще один, за ним еще. А в конце снова обман: всю эту конструкцию неожиданно завершает единственный до-мажорный аккорд. Ты можешь подумать, что это подвох и дальше будет что-то еще, но нет. Радикален и тональный план симфонии — от си минора к до мажору. Впрочем, радикализма хватает и в сочинении Шёнберга.
— Тем, что в нем используется множество возможностей струнных, встречаются чуть ли не все мыслимые сложности ансамблевой игры. С одной стороны, квартет и большой оркестр — это яркий контраст. С другой — квартет интегрирован внутрь струнной группы, для которой служит как бы увеличительным стеклом. В то же время он решает труднейшие ансамблевые задачи именно в качестве квартета и притом играет лидирующую роль: дань ансамблевому музицированию времен барокко, если вспомнить соотношение соло и тутти в Concerto grosso XVIII века. Концерт этот не слишком известен и в Москве будет звучать впервые за несколько десятилетий.
— Безусловно, Шёнберг вложил в него всего себя; от Генделя там в первую очередь мелодии, в целом же по большей части Шёнберг, и это надо играть как музыку ХХ века. Нужны ли здесь отсылки к практике исполнения музыки барокко — дело вкуса, но само динамическое построение у Шёнберга вполне соответствует нашим понятиям об исторически информированном исполнительстве, как бы смешно это ни звучало. Да, это не камерный оркестр, хотя и не совсем симфонический: по две валторны и трубы, тромбон, ударные, рояль, арфа, струнные, деревянные духовые. Но с точки зрения динамики, артикуляции, штрихов это вполне аутентично.
— Я думал об этом и тогда, когда мы готовили Шаррино — не исполнить ли до того Джезуальдо — и когда мы играли контрапункт XIX из «Искусства фуги» Баха в оркестровке Лучано Берио — не сыграть ли сначала оригинал. Полагаю, что их надо исполнять отдельно, не ставя рядом с первоисточниками,— это уже другая музыка. Сопоставление их — предмет скорее для лекции или для дискуссии.
— О Шёнберге в чистом виде, особенно о Шёнберге додекафонного периода,— нет. Хотя интересно, что Концерт для квартета с оркестром создавался как раз на этом этапе творчества Шёнберга и совсем непохож на его сочинения тех лет. Когда рядом с ними вдруг появляется обработка Генделя, кажется, будто ее даже не Шёнберг сделал — манера скорее итальянская. Тем удивительнее, насколько мастерски он обошелся с опусом Генделя: и достоинства подчеркнул, и себя показал в высшей степени элегантно, иронично, так что можно лишь наслаждаться каждой авторской нотой.
Его оркестровое письмо выглядит абсолютно современно — это не Шёнберг времени «Лунного Пьеро», которым мы можем восхищаться на расстоянии, но поздний, уже на склоне лет сказавший, что в до мажоре можно сделать еще много интересного. То, как Шёнберг использует арфу и рояль, ударные — каждая нота малого барабана, тамбурина, литавр или треугольника неслучайна, сплошное пиршество красок. Вспомним Веберна, все творчество которого умещается на трех CD: он написал суммарно несколько часов музыки, его опус может длиться полторы минуты, но каждая нота — важнейшее событие. Также и Шёнбергу в эти двадцать минут удается вместить невместимое: все богатство каждой ноты в отдельности он доносит, делая это в прочтении барочной музыки.
— Посвятить абонемент Шёнбергу и сделать его посещаемым — ситуация невозможная, мне кажется. У Стравинского музыка также во многом шла «от головы», и сам он говорил, что она ничего не выражает, кроме самой себя, но творческое наследие Шёнберга еще и очень неровное. Думаю, каждый найдет у него хотя бы одно сочинение себе по душе; сыграть же их все — утопическая задача, которая представляет интерес немалый, но музейный. «Мир на земле» мы регулярно исполняем — красивое романтическое сочинение, как и «Просветленная ночь»; думаем и про другие его хоровые вещи. Насчет более крупных — не уверен, хотя монооперой «Ожидание» одно время был очень увлечен. Думаю, что будут звучать опера «Моисей и Аарон», Концерт для фортепиано с оркестром — мне он представляется трагическим и даже напоминает Брамса. А Скрипичный концерт невероятно трудный, его надо репетировать буквально по такту, затем собирать по крупицам воедино, и еще не факт, что на сцене результат произведет впечатление.
— Это обусловлено временем — скажем, Денисова и Губайдулину тоже хотят слушать меньше, чем прежде. Шёнберг для сегодняшнего слушателя, вероятно, тоже недостаточно радикален. Что касается Сысоева, он притягателен своей непреклонностью, я бы сказал, брутальностью композиторской мысли. Но работа с живым автором бывает сложной с точки зрения проработки нюансов, до которых я чрезвычайно жаден; порой надо вместе семь пудов соли съесть, чтобы договориться. То, что сейчас мы вынужденно варимся в собственном соку, накладывает на нас еще большую ответственность, чем если бы к нам приезжали западные авторы, исполнители и мы бы могли обмениваться опытом. Поэтому мы должны быть еще мобильнее, острее, точнее, требовательнее к себе и как можно теснее коммуницировать с ныне живущими композиторами, учась друг у друга.
— Конечно, Малера и Шёнберга объединяет многое. В частности, на первом концерте основанного Шёнбергом «Общества закрытых музыкальных исполнений» 29 декабря 1918 года звучало переложение Седьмой симфонии Малера для фортепиано в четыре руки; за инструментом были Арнольд Шёнберг и Эдуард Штойерман, то есть Шёнберг играл эту музыку своими руками! Оркестр исполняет симфонию впервые, я тоже: можно только позавидовать музыкантам, которые прикасаются к ней в первый раз, не говоря уже о слушателях. Особенно если представить себе посетителя филармонии, который пришел на концерт впервые в жизни.