Приморская сцена Мариинского театра выступила в Москве с «Корсаром»
На Новой сцене Большого театра представила своего «Корсара» Приморская сцена Мариинского театра. Татьяна Кузнецова не смогла припомнить более бессмысленной версии этого и без того легкомысленного балета.
Для гастролей в Большом владивостокский филиал Мариинского театра выбрал программу одноактных балетов, еще невиданных в Москве (ее представят сегодня), а также свою версию кассового балета «Корсар», который в разных редакциях танцуют повсеместно. Во Владивостоке — постановку худрука труппы Эльдара Алиева. В 1979–1992 годах ведущий солист Кировского (Мариинского) театра, следующие 13 лет он проработал в США. Возглавив заштатный Indianapolis Ballet Theater, превратил его в один из самых значимых классических коллективов Америки, был награжден грамотой как один из самых успешных руководителей, и губернатор штата (как это ни экзотично) даже присвоил одному из июньских дней имя Эльдара Алиева. После американского триумфа балетмейстер обрел международный авторитет в странах балетного «второго мира»: ставил в Китае, Корее, Гонконге, Аргентине, Сербии, Испании, читал лекции, судил конкурсы, пока в 2015 году не возглавил Приморскую сцену Мариинского театра.
Биографические подробности тут важны, поскольку вкус и эстетика постановщика сформировались в 1980-е, самые безнадежные для советского балета годы, когда в классике ценились спортивные достижения, а уцелевшие фрагменты оригиналов (особенно пантомиму) «редакторы» переделывали как хотели. Эльдар Алиев расправился с «Корсаром» особо решительно: отсек важнейшие сюжетные линии и, по сути, превратил спектакль в дивертисмент. Исчез вероломный пират Бирбанто, а вместе с ним и конфликт корсаров. Пропали опекун Медоры — еврей Ланкедем, а заодно и целый танцевально-пантомимный акт в «Гроте» (логово пиратов). Совершенно обезлюдел Адрианополь — в первой картине на базаре отплясывают только пираты. Уделанный до неузнаваемости шедевр Петипа — чисто женская картина «Оживленный сад» — превратился в сновидение Конрада, в котором сам он демонстрирует очередную порцию прыжковых достижений. Апогеем режиссерской, мягко говоря, небрежности оказалось похищение Медоры из гарема: задремавшего Сеид-пашу слуги уносят за кулису по приказу невольницы Гюльнары, а Конрад с Медорой беспрепятственно исчезают в противоположной.
Сценограф Семен Пастух отнесся к постановке с изрядной долей иронии: рисованные плоскости городских домиков обернул золотой фольгой и восточными коврами, стены «Грота» изобразил наподобие инкрустированной кавказской чеканки, «Гарем» увесил прозрачными занавесями, сделав его похожим на провинциальный дворец культуры в праздничный день, а «Сон» с ярко-голубым задником и гирляндами искусственных роз — на собянинскую Москву в дни Пасхи. Художник по костюмам Галина Соловьева тоже подчеркнула китчевость балета: одела пиратов «по-гречески» — в белые трико и мини-юбки, а женщин что в пачках, что в восточных шальварах украсила яркими аппликациями, безжалостно перерезав торсы балерин.
Молодая труппа оказалась довольно многочисленной, причем мужской кордебалет превосходит женский, по крайней мере в выносливости. Две дюжины пиратов, скачущие по базару перекидными, двойными турами и револьтадами под звуки невинного вальса первой картины, выглядели куда увереннее 24 «цветочков», обессиленно подкидывающих ножки в амбуате в коде «Оживленного сада». Трем солисткам-«одалискам» вариации раздали «не по ногам»: дисциплинированной, но отнюдь не полетной японке Саки Нисиде досталась третья, прыжковая, она ее с трудом, но вытянула; а вот вальяжная Дарья Тихонова получила резвую первую, и ее мягкие ноги превратили диагонали бризе в невнятное месиво. Лишь Гюльнара (Лада Сартакова) провела партию с блеском — весело, энергично и безошибочно.
Но вытащили спектакль главные герои. Рената Шакирова, приглашенная на Приморскую сцену из основной труппы Мариинского театра, была безупречна во всех компонентах: адажио, прыжках, вращениях. Фуэте она скрутила и вовсе невиданным образом: казалось, что балерина импровизировала, произвольно внедряя в это структурированное вращение то туры в аттитюд, то тройной поворот фуэте, то пару-тройку двойных подряд. Балерина попыталась даже «создать образ», однако на обломках партии выстроить связную роль оказалось невозможно. Конрад — легкий, гармоничный, изящный японец Шизуру Като — особо не актерствовал, честно отрабатывая шаблонные жесты и реакции. Но танец его был далек от шаблона. В первом же выходе он безмятежно сотворил три тройных содебаска и не понизил планки до финального общеизвестного па-де-де (оно тут перенесено в конец спектакля). Двойные ассамбле и двойные содебаски по кругу, шпагатные разножки и усложненные жете-ан-турнан, обильные большие туры и обычные пируэты — восхитительно быстрые, на высоких полупальцах, по семь-восемь с одного толчка-препарасьон — обильные перлы мужской техники Шизуру Като разбрасывал с императорской щедростью.
Владивостокский «Корсар», впервые поставленный Эльдаром Алиевым еще в Индианаполисе, не просто старомоден — это сохранившийся во всей наивности позднесоветский образчик утилитарного отношения к классике. Казалось бы, везти такой спектакль в Москву, знающую великолепный, максимально бережный «Корсар» Большого театра (версия Алексея Ратманского и Юрия Бурлаки, 2007), по меньшей мере недальновидно. Однако горячий прием москвичей доказал правоту Эльдара Алиева: публика скушает все. Главное — эффектно подать.