Спектакль Евгения Каменьковича по пьесе Тома Стоппарда
В «Мастерской Петра Фоменко» поставили «Аркадию» — одну из лучших пьес Тома Стоппарда, живого классика XX века. Евгению Каменьковичу, который уже обращался к этому произведению в конце 1990-х, по мнению Марины Шимадиной, удивительным образом удалось войти в одну реку дважды.
Интеллектуальная игра, научные открытия, любовные интриги, гениальные прозрения и путешествия сквозь время — все это соединяется в пьесе Тома Стоппарда с особым изяществом и математически точным расчетом. Тот самый случай, когда алгеброй поверяют гармонию — и вполне успешно. Не зря эта драма считается одним из шедевров второй половины XX века, хотя ставят ее не так часто, как другой хит того же автора — абсурдистскую трагикомедию «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Уж больно нелегко уместить в одном спектакле всю эту сложносочиненную архитектуру воздушных замков.
Евгений Каменькович рискнул сделать это дважды. В 1999 году он ставил «Аркадию» на режиссерском факультете ГИТИСа со студентами последнего из трех курсов Петра Фоменко — Ириной Пеговой, Евгением Цыгановым и другими. Тогда это было открытие пьесы, написанной совсем недавно, в 1993 году, и блестяще переведенной Ольгой Варшавер. Но спектакль игрался в камерном пространстве студенческой аудитории, и видели его немногие.
Второй подход принципиально отличается и составом исполнителей (в основном это молодежь «Мастерской»), и форматом. Евгений Каменькович впервые пригласил в соавторы художника Алексея Трегубова, который создал на сцене ту самую Аркадию — образ утраченного земного рая, то есть старинное поместье в графстве Дербишир.
Это место и конкретное, и одновременно условное: детально проработанные интерьеры комнат тут сочетаются с рисованными деревьями за окнами — как на проекте полубезумного архитектора Ноукса, который переделывает роскошный Сидли-парк на романтический манер — с прудами и живописными руинами. Что, по логике Стоппарда, говорит о кризисе века Просвещения и утрате веры в идеалы разума и гуманизма.
Действие происходит параллельно в двух временах: в начале XIX века, где герои живут, любят, пытаются познать мир и увидеть будущее, и в конце XX века, когда ученые погружены в изучение прошлого и мало заботятся о настоящем. Катализатором действия становится приехавший в поместье лорд Байрон — сам он на сцене не появляется, но запускает важные сюжетные повороты, которые пытаются распутать исследователи. Например, выяснить, убил ли в этот день поэт кого-то на дуэли?
В спектакле благодаря сценическому решению два времени стремятся навстречу друг другу. Сначала действие происходит в двух идентичных комнатах, зеркально отражающих друг друга. Потом пространство прошлого и будущего соединяются, а в финале герои двух эпох и вовсе сходятся вместе в полностью надбытовом мире воображаемой Аркадии.
Пьеса Стоппарда, неравнодушного к науке вообще — будь то история или физика, рассказывает о людях, одержимых жаждой познания. Тут 13-летняя девочка Томасина доказывает второй закон термодинамики задолго до его открытия, а ее дальний родственник Валентайн через 200 лет также пытается найти формулу, как-то объясняющую законы этого мира, хотя бы на примере популяции тетеревов. В спектакле можно почерпнуть сведения и по математике, и по биологии, и по литературе и садово-парковому искусству. Чтобы объяснить некоторые научные понятия, постановщики даже прибегают к компьютерной графике, которую Каменькович использует редко и неохотно. Так что публике придется поскрипеть мозгами, вспоминая школьную и институтскую программу.
Но, конечно, пьеса не сводится к ученым диспутам, главное тут происходит между людьми. Юная и бойкая Томасина (отличный дебют Екатерины Новокрещеновой) тайно влюблена в своего учителя Септимуса Ходжа (Федор Малышев), а тот увлечен хозяйкой дома, манерной леди Крум (Екатерина Смирнова), которая в свою очередь неравнодушна к их гостю лорду Байрону. В XX веке с чувствами все сложнее: герои Полины Айрапетовой, Юрия Буторина и Дмитрия Рудкова так увлечены своими историческими штудиями, словно намеренно прячутся в прошлом от настоящего, от самих себя.
Согласно открытию Томасины, этот мир подвержен энтропии и постепенно остывает — из него уходит энергия, страсть, сильные чувства. И единственное, что остается людям,— спешить жить здесь и сейчас, танцевать, пока еще слышны звуки вальса, и любить, пока бьется сердце.
Постановка Евгения Каменьковича, весьма традиционная по стилю и манере актерского существования, набирает ход не сразу. В первом акте действие постепенно раскачивается, зрители разбираются в условиях игры, многочисленных персонажах и сюжетных линиях. А во втором акте спектакль взлетает — между прошлым и настоящим возникают арки, и зрители тоже чувствуют себя включенными в этот художественный универсум, где тайны бытия, кажется, ощущаются на кончиках пальцев.