Новый спектакль Кристофа Марталера
В драматическом театре швейцарского Базеля свой новый спектакль показал всемирно известный режиссер и музыкант Кристоф Марталер. Его постановка «Завещание доктора Ватценройтера — ошибка принятия желаемого за действительное» весьма критична по отношению к швейцарскому обществу, считает Эсфирь Штейнбок.
У Кристофа Марталера удивительное чувство сценического юмора: казалось бы, ну что уж такого веселого в том, что висящий на стене столовой в богатом доме большой портрет какого-то мужчины все время чуть скашивается одним углом вниз, и пожилой, неторопливый, следящий здесь за порядком человек вынужден постоянно поправлять картину? Но Марталер — настоящий мастер находить в обыденном комичное, чувствовать «сломанную» ритуальность жизни отдельных людей и целых сообществ, одновременно усмехаться и грустить, деликатно, но зорко показывать зрителю обреченность и абсурд всего того, что кажется свободным от рефлексии.
Все здесь странно и нелепо, в этой огромной комнате без окон, оформленной по моде прошлого века деревянными панелями (сценограф — Дури Бишоф). Попадают в нее исключительно из-за открывающего проем в стене фальшкамина. Семь человек, три женщины и четыре мужчины, собираются на семейное торжество дома Ватценройтеров. Но за богато сервированным столом им посидеть не дают — камердинер быстро прогоняет их обратно «в камин», официантки уносят посуду и бутафорские угощения, так что потом гостям предстоит коротать вечер за пустым столом. Собрались они отметить то ли день рождения девушки Нади, виолончелистки, до поры спрятанной вместе с инструментом за одной из невидимых дверей, то ли золотую свадьбу неких Клауса и Марии, но тут выясняется, что эти муж и жена давно уже умерли, а их пепел хранится в урнах на полках гостиной — среди десятков других урн с прахом ушедших членов странного семейства.
Когда-то Кристофа Марталера называли «театральным Эйнштейном» — отменив необходимость сценических событий, он словно научился растягивать театральное время едва ли не до бесконечности. Уже больше тридцати лет он учит зрителей ждать без надежды дождаться, слушать без стремления понять и буквально кожей чувствовать секунды, минуты и часы. При этом он не скучный и настырный формалист, а насмешник и сатирик. Он показывает на сцене людей, оказавшихся вне прогресса, лицемеров и консерваторов, по-прежнему упивающихся своим положением. Каждый из них уверен в своей важности и состоятельности, но все они, небедно, но некрасиво и немодно одетые, несут с собой атмосферу какого-то бюрократического собрания, на котором царит вроде бы благопристойная апатия — и в то же самое время растерянность, переходящая в отчужденность.
Что они говорят? Да не пойми что — они произносят то некий многозначительный, отрывочный бред, то какие-то инструкции на специально выхолощенном, отрывистом немецком, то какие-то пафосные призывы к сохранению величия. Что поют в спектакле? То хоралы Баха, то какие-то популярные песни, «по-марталеровски» повышая тональность до немыслимой. В программке спектакля вдобавок напечатаны фрагменты из некоего «распорядка дня», то есть набора регламентирующих документов, от которых веет жуткой тоской. Что играет на виолончели девушка Надя? Тоже какой-то немыслимый набор из классики, настолько дежурный, что и он перестает что-либо значить. Впрочем, она же укоризненно цитирует фрустрированному семейству французского социалиста Жана Жореса: «Традиция — это не сохранение пепла, а раздувание огня». (Если только так и выражается протест нового поколения против старой элиты, то дело у мира дрянь.) Вся эта смесь текстов и музыки напоминает об очевидном несварении сознания, погружает в весьма мрачный, если не сказать зловещий, социальный контекст.
Разумеется, сатирико-иронические стрелы Марталера направлены в сторону тех, кто занимает немалую часть мест на его спектакле в базельском Шаушпильхаусе — представителей благополучного швейцарского истеблишмента. В биографии Марталера были довольно долгие периоды, когда он принципиально не возвращался на родину. Но последнее время он гораздо чаще в Базеле, городе, где он, музыкант по образованию, начинал свой театральный путь, где в конце 1980-х в зале ожидания Баденского вокзала поставил свой знаменитый спектакль «Прибытие. Баденский вокзал» — о соучастии швейцарского общества в злодеяниях холокоста, о лицемерии и лживости «нейтралитета», о нежелании признавать вину. Конечно, тех, кого Марталер тогда имел в виду, уже нет в живых. Но в смешных и вроде бы безобидных героях его нового спектакля нет-нет, да и проглядывает что-то, что заставляет поежиться.
О «преемственности» привычек общества можно судить по тому, как меняется висящий на стене портрет — время от времени доктор Ватценройтер предстает в новом стиле: сначала в более или менее реалистическом, потом кубистическом, затем экспрессионистском, а потом и модернистском. Эпохи в искусстве меняются, но люди — не особенно. Что касается семейства, то вроде бы дело на сцене идет к закату и вымиранию. Они еще успевают повеселиться — и даже станцевать «паровозиком», взявшись за плечи друг друга. Но вот под гостями разваливаются стулья, а потом кажется, что они и вовсе полегли трупами. Затихает и казавшийся вечным мажордом. Да и сам дом-колумбарий разрушается: валятся набок полки с урнами, а с грохотом отлетающие от стен панели обнаруживают плесень. Надя долго-долго еще играет на виолончели, так долго, что становится уже все равно. Но мнимые мертвые наверняка еще «оживут» — в каком-нибудь из следующих сочинений Марталера.