Выходит новый роман Виктора Пелевина «Круть»
Виктор Пелевин продолжает прошлогоднее «Путешествие в Элевсин», которое, в свою очередь, продолжало два предыдущих романа. В новой книге герои сталкиваются с новыми трудностями, им предстоит разобраться в последствиях сошествия Иисуса Христа во ад, посетить ветроколонию имени Кая и Герды и погрузиться в подробности сексуальной жизни виднейшего русского писателя недалекого будущего. За ними неотступно следовал Михаил Пророков.
В новом романе Виктора Пелевина можно выделить три уровня — виртуальный, наземный и подводный.
На виртуальном уровне действуют уже знакомые нам по предыдущей книге — «Путешествию в Элевсин» — глава отдела внутренних расследований корпорации Transhumanism Inc. адмирал-епископ Ломас и его сотрудник Маркус Зоргенфрей. За заслуги перед корпорацией Маркус после физической смерти был удостоен помещения в банку (цереброконтейнер, в котором мозг продолжает жить), но эту услугу надо оплачивать, так что покойному Маркусу приходится трудиться в поте несуществующего лица. Отработав в «Путешествии в Элевсин» сначала спутником и наперсником римского императора, а затем и им самим, и предотвратив тем самым вселенскую катастрофу, в новом романе он вынужден вновь спасать мир.
Мир ему приходится спасать от злого духа, вознамерившегося уничтожить людей Земли посредством подвернувшегося астероида и «петуха» по имени Кукер, в которого злой дух вселяется.
Кукер астероидами управлять не умеет, зато он способен, пользуясь своим привилегированным положением, заставить других заключенных вырабатывать энергию ветра. А она, в свою очередь, создаст если не причину для разрушительного поведения астероида, ранее с Землей сталкиваться не собиравшегося, то хотя бы формальные предпосылки для этого: такова магия злых духов, ей только повод дай.
В общем, объяснению физической природы нависшей над миром угрозы Пелевин уделяет не слишком много внимания, мистическая сторона его тоже не очень интересует: злой дух и злой дух, хочет методом «клин клином» вернуть мезозой, разрушенный Христом при сошествии в ад («спуск Христа в ад и падение мезозойского астероида — одно и то же событие», ну разумеется, как мы раньше не догадались), для приличия ему при этом надо в кого-то вселиться, вот и… Куда больше автора «Крути» занимают изменения, произошедшие в воровской иерархии: почти поголовное чипирование и коррекция «токсичной маскулинности» привели к тому, что в уголовной среде сработал закон «инверсного возвышения»: вчерашние авторитеты оказались внизу, а парии заняли их место. Но это не значит, что новая криминальная элита может спать спокойно: кроме других авторитетов «петухам» приходится бояться «кур» — авторитетов женских колоний.
Вся «куриная» верхушка пылает к коллегам-мужчинам ненавистью и готова при первом удобном случае убивать их за просто так, следуя примеру таинственной Варвары Цугундер — древней блогерши, прославившейся своими дневниками, в которых были подробно описаны убийства 96 мужчин. Когда дух вселяется в Кукера, он предлагает тому назвать имя единственного человека, который будет иметь возможность поразить его. Кукер со смешком называет Варвару Цугундер, вроде бы давно умершую,— но высшие силы принимают его ответ. Значит, возможно, серийная мужеубийца еще жива.
Это что касается наземного уровня. Но есть, напомним, еще и подводный. В поисках ключей к загадке Варвары Цугундер Ломас с Маркусом выходят на ее подругу по переписке — специалистку по русской литературе, давно обретшую баночный покой, но продолжающую встречаться с читателями и консультировать желающих в облике то ли глубоководной рыбы, то ли медузы. Ее и зовут Рыба (частичное совпадение с телеграмным никнеймом известной современной критикессы, вне всякого сомнения, случайно) — в прошлой книге она в симуляции подводного грота уже просвещала Маркуса насчет специфики отечественной словесности. В «Крути» же выясняется, что она не только переписывалась с легендарной убийцей, но и состояла в нежных отношениях с самим Шарабан-Мухлюевым — патриотическим альтер эго Пелевина. Причем классик посвятил ей как вошедшее в собрание сочинений эссе, так и главу романа, запрещенную сердобольской цензурой.
При чтении этих занимающих немалую часть «Крути» фрагментов возникает ощущение, что Пелевину наконец-то становится снова интересно писать.
Воровской тезаурус уже не раз был им приставлен к делу, прелести мезозоя смотрятся как-то немного вымученно, изгнание духа предстает в «Крути» делом хотя и опасным, но довольно-таки рутинным. А вот возможность опять передать привет новому поколению и милым дамам — да, это по-прежнему трогает ожесточившееся с годами писательское сердце. «Мать всех апроприаций — когда старуха-процентщица наряжается свободой на баррикадах и постит свои фотки в виде озабоченной по климату маленькой девочки… Вы думаете, что вы прогресс, а вы просто заблудившийся хеллоуин».
Словесными поношениями дело не ограничивается — в связи Рыбы и Шарабан-Мухлюева вовсю присутствуют жесткие БДСМ-практики. Собственно, конец их отношениям (фатальный для психики Рыбы, но, как потом выясняется, спасительный для планеты) кладет эпизод, когда классик, увлекшись, забывает условленное между двоими стоп-слово: он собирается остановиться, когда подруга-филолог скажет «Бахтин», и не помнит, что на самом деле их пароль — «Янагихара» (позднее в блоге Варвары Цугундер этой известной любительницам американской литературы фамилией будет зашифровываться месседж «ищу кого вальнуть»).
Вся эта цепь случайных перекличек и роковых совпадений приводит к тому, что «кура» побеждает «петуха», и мир оказывается в очередной раз спасен. Стоил ли он того? Изведанный, не новый — в этом «Круть» уступает первой «баночной» книге, «Transhumanism Inc.», не будоражащий даже так, как будоражили героя «KGBT+» его «вбойки», не увлекающий самого автора, как увлекали его древнеримские реалии в «Путешествии в Элевсин».
Можно даже сказать, что «Круть» написана просто потому, что надо же было что-нибудь написать. Но разве этот стимул так уж хуже любого другого?
В конце концов, брюзжание Шарабан-Мухлюева вполне симпатично, а любовная история писателя и его Рыбы не то что особо трогает, но на любовном — извините — безрыбье, наставшем в книгах Пелевина после «S.N.U.F.F.», все-таки освежает. Ну и потом, что говорит сам Шарабан-Мухлюев в своем эссе, рассказывая, как он как-то нашел бездну смысла в песне, в которую ее автор вообще никакого смысла не вкладывал? «По-русски это и называется рыбой. Текст, лишенный смысла и временно занимающий место другого текста. Настоящего, который будет создан потом… Фокус нашего мира в том, что настоящих слов здесь нет. Или, что то же самое, окончательным текстом на время становится любая рыба».
«Круть» выглядит очень неокончательной. И по отношению к пелевинским текстам вообще, и по отношению к миру Transhumanism Inc. Но на время — ориентировочно на год — она делается таковой: крайней, как сейчас принято говорить, а на правильном языке — последней. И от этого в ней что-то меняется. Ну или скажем проще: отличных писателей стоит читать не только когда они пишут хорошие книги.