Нижегородское «Похищение из сераля» в Московской филармонии
Оркестр Нижегородского оперного театра La Voce Strumentale, дирижер Дмитрий Синьковский и солисты во главе с сопрано Надеждой Павловой представили в Московской филармонии концертное исполнение оперы Моцарта «Похищение из сераля». Рассказывает Юлия Бедерова.
Нижегородский театр оперы и балета и его новый главный дирижер Дмитрий Синьковский с 2022 года в каком-то смысле продолжают дело Теодора Курентзиса в его пермский период и выстраивают репертуар с вниманием к аутентистскому бэкграунду оркестра La Voce Strumentale: он создан в театре на основе одноименного ансамбля старинной музыки, раньше не приписанного ни к каким театрам или филармониям. В Нижнем ансамбль нарастили выпускниками Академии Российского национального молодежного симфонического оркестра и другими музыкантами. Теперь коллектив привлекает все больше внимания не только в барочно-классицистском репертуаре, требующем особого исторически информированного подхода, но и в традиционном, романтическом амплуа. Правда, и «Пиковая дама» Чайковского, поставленная в Нижнем (и тоже прозвучавшая в московском филармоническом абонементе), и «Кармен» Бизе, которая еще только намечена на вторую половину сезона, при всем сугубом романтизме — партитуры со стилистическим секретом.
Так же, впрочем, как и «Похищение из сераля» Моцарта — музыкально-театральная партитура-шкатулка 1782 года выпуска, которую только недавно освободившийся из плена службы при архиепископском дворе в Зальцбурге, поселившийся в Вене и сразу связавший себя брачными узами Моцарт оснастил бойким и крепким механизмом немецкого зингшпиля (оперы с разговорными диалогами на немецком языке), а внутри припрятал множество хитрых сюрпризов. Из очаровательно декоративной шкатулки то и дело выпрыгивают отсылки к трагике итальянской оперы-seria, к чувствительности рококо, к поджарой французской барочной дансантности, к бриллиантовой буффонаде почти a la Россини (который, впрочем, родится только через десять лет после написания «Сераля»). И, разумеется, к бравурному, кокетливо-разнузданному стилю «тюркери», который венцы той поры культурно потребляли с большим увлечением как в повседневности, так и в искусстве, как в залах, так и на улицах, когда по ним маршировали полуигрушечные янычарские оркестры. Тарелки, барабан и треугольник в оркестр Моцарта ввалились прямо оттуда, придав партитуре «Сераля» нарядную экзотическую шумность.
Истовая жанровая гибридность и оркестровая звонкость «Похищения» стали логичным выбором для Синьковского, известного принципиальной бодростью и скоростью музыкальных интерпретаций как в ансамблевые времена, так и в новейшей ипостаси музикдиректора. К тому же новые нижегородцы как приверженцы старой пермской модели и наследники Курентзиса с его знаменитой «моцартовской трилогией» словно обязаны были представить собственного Моцарта. Но выбрали не магистральное название, а редкий для России и окраинный для популярной моцартовской хрестоматии зингшпиль. Разумно полагая, что свободная фантазия, кажущееся демократическое простодушие и ласковое хулиганство «Похищения» позволят раскрыть нижегородские возможности с наилучшей стороны.
И действительно, в зале Чайковского без постановочных затей театр Моцарта предстал игристым звуковым коллажем, выдержанным в подтянутых темпах и плотных, чуть монохромных оркестровых красках. Развернутые прозаические сценки-диалоги были сокращены до отдельных реплик, хоры вычеркнуты смелым росчерком концертного пера. И монтажная конструкция приобрела собственный ритм, одновременно пунктирный и довольно ровный, если не считать еле заметных расхождений, таких же, в общем, не фатальных, как интонационные шероховатости в сольных и дуэтных эпизодах, и по-своему укладывающихся в веселый ход зингшпильных безобразий.
Азартный тонус явно преобладал над пафосом тонких деталей. Впрочем, баланс успешно корректировала фирменно утонченная Надежда Павлова в главной партии похищенной испанки Констанцы, в свою очередь похитившей сердца сразу двоих похитителей, одного настоящего (мудрого турецкого паши Селима, чьей пленницей мы застаем Констанцу на старте оперных приключений) и одного неудавшегося: Бельмонт, словно Роланд/Руджеро, разыскивает возлюбленную во владениях Селима, то есть бог знает в каких чужестранных краях. В нижегородской версии «Сераля» Павлова раскрывает и длит метафору затерянного острова с его пленниками и волшебниками так органично, нюансированно и легко, что ненадолго мы забываем, где мы — в ландшафтах Моцарта или на музыкальной карте Генделя. Градуированное пианиссимо, истонченная фразировка и мягкое темное форте в центральной арии «Martern aller Arten» проводят слушателя по тонкой грани между стилями и снова ставят на землю, где ловкий зингшпиль крепко стоит на своих янычарских ногах. Темные краски павловской палитры оттеняли в Москве искристое и опрятное сопрано Галины Круч — Блондхен, аккуратный комизм Владимира Куклева в роли Педрильо и светлый тембр голоса Сергея Година — Бельмонта: в нем раскрывается поэтично-рыцарская стать. Другой герой на темном полюсе — Гарри Агаджанян. Его Осмин (одновременно аватар и альтер эго невидимого Селима, чьи конферансы публика слышит через динамики) подкупает заправским артистизмом, уверенной подвижностью и притягательной вокальной театрализацией. В концертной версии нижний регистр исполнителя отчасти скрыт плотным звучанием оркестра, но в театральной ситуации баланс будет другим, что может чуть добавить инструментальным краскам призрачности и сыграть на руку герою и всему ансамблю.
Спектакль будет представлен в Нижнем 29 февраля: за режиссуру отвечает Екатерина Одегова, за костюмы — Этель Иошпа, в составах обещаны также Диляра Идрисова, Яна Дьякова и другие. А метафора зачарованного острова, где «аромат Сада любви дурманит, затягивает в объятия» и дарит «миг полета мечты», возможно, раскроется театральными средствами: по крайней мере, постановщики обещают публике «спектакль-грезу».