Карен Шахназаров громко заявил о себе как о режиссере 40 лет назад фильмом «Мы из джаза» — музыкальная комедия стала лидером советского кинопроката.
После были «Зимний вечер в Гаграх», «Курьер», «Исчезнувшая империя» и многие другие картины. Ну а сейчас Карен Георгиевич принимает поздравления со 100-летним юбилеем киноконцерна «Мосфильм», который он возглавляет уже 25 лет, умудряясь при этом каким-то образом снимать и свои фильмы.
Нам удалось поговорить с руководителем «Мосфильма» и о круглой дате, и о кино, и о многом другом…
100 ЛЕТ «МОСФИЛЬМА»
— Карен Георгиевич, в связи со столетием «Мосфильма» какие-то итоги подводите?
— Самое главное событие — нам удалось закончить проект, над которым шла работа не один год. И вот несколько месяцев назад мы его запустили. Это Дом костюма и реквизита и Центр кино. Кроме того, нам удалось не только реконструировать «Мосфильм», но и практически построить его заново, увеличить его мощность. И, конечно, это дает серьезные возможности для кино- и телеиндустрии.
— А над какими проектами вы сейчас работаете как режиссер?
— Я пока не могу рассказать. Я в прошлом году выпустил картину «Хитровка. Знак четырех», и для меня это такой непростой процесс — найти следующую достойную тему и начать работу. Пока я пытаюсь что-то нащупать…
— Насколько известно, фильм «Хитровка. Знак четырех» был показан в Италии в ноябре прошлого года. Как там восприняли картину?
— В Риме была ретроспектива моих фильмов, и показана была не только эта картина. Все прошло успешно, я не ожидал: залы были битком! И не было никаких провокаций. Конечно, этому содействовал Русский дом в Риме. Еще картина «Хитровка. Знак четырех» вышла в прокат в Сербии. Но если говорить в целом, то наша культура сейчас на Западе исключена и тут не может быть сомнений…
— Но, наверное, отрицать влияние, например, советского кинематографа на мировой невозможно?
— Я думаю, что советское кино внесло огромный вклад в мировой кинематограф. И это при том, что наше кино тогда было слабее западного по техническим характеристикам, не выделялось на это больших финансов. Но творчески оно было сильным! Именно советские кинематографисты Сергей Эйзенштейн, Сергей Урусевский и многие другие сделали кинематограф кинематографом. Мы должны гордиться тем вкладом, который внесли наши мастера в кино. Я помню, когда я только стал директором «Мосфильма», к нам обратился Мартин Скорсезе и попросил, чтобы мы ему сделали личную копию нашего советского фильма «Я — Куба» (режиссер Михаил Калатозов. — Ред.). И мы сделали — тогда еще пленочную — и отправили ему. Мартин Скорсезе обожает Сергея Урусевского, который на той картине был оператором…
«ЧТО УШЛО, ТО УШЛО»
— Вы пересматриваете свои фильмы?
— У меня нет манеры пересматривать свои картины. Иногда телевизор включаю, и если вдруг на середине какой-то мой фильм попадается, то могу посмотреть. Но в принципе картины, которые я уже сделал, уходят из моей жизни, я бы сказал, навсегда, и я к ним не возвращаюсь. Иногда даже смотрю случайно и думаю: «Надо же: это я снял!» Иногда вспоминаю, что было связано с этими картинами. Но что ушло, то ушло… Впрочем, мне приятно, как и любому автору, что многие мои ленты смотрят до сих пор. Кстати, самый мой популярный фильм на YouTube-канале «Мосфильма» — «Белый Тигр»: у него порядка 70 миллионов просмотров. Я не скрою, что это лестно. Мы, художники, в той или иной степени тщеславны. При этом я понимаю, что время идет и все картины рано или поздно устаревают. Но если ее смотрят 30-40 лет, как «Курьера», например, то это очень хороший результат.
— А есть какие-то общие критерии для хорошего фильма?
— Я могу определять такие критерии для себя, как я работаю, но не могу их определять для всего кинематографа. Понятно, что все ждут фильмы, которые будут всем нравиться. Но надо понимать, что на самом деле сделать хороший фильм — это большая редкость, большая удача. И это зависит от таланта режиссера, сценариста, оператора, актеров — всех тех, кто делает картину. А рассчитывать на то, что все фильмы будут содержать какие-то нужные критерии и будут высокого качества, ну, к сожалению, такого не было и не будет… Вы знаете, у меня, например, был и есть кумир — Федерико Феллини. Он как-то написал: «Если в фильме есть четыре хорошие сцены, то это хороший фильм». И он невероятно прав! Потому что сделать хорошую сцену очень сложно. Ты порой смотришь фильм и потом начинаешь анализировать и понимаешь, что сцен, которые были бы хорошими, несли какую-то образность, смысл, особую эмоцию, — их нет… Или, скажем, мне как советскому режиссеру приятно слышать, когда говорят, что вот советское кино — оно было такое замечательное. Действительно, это был феномен. Те картины, которые остались сейчас популярными, их где-то 300-400. Это сливки. Но когда работал в те времена, я понимал, что было огромное количество слабых и совсем плохих картин. Их просто забыли — в памяти остались только самые лучшие. Поэтому сейчас у зрителя есть ощущение, что все советское кино было отличным.
«ЛИТЕРАТУРА ИМЕЕТ БОЛЬШИЙ ВЕС»
— Кино может изменить мир?
— Не думаю, что кино может перевернуть мир. Я прошел разные стадии отношения к той профессии, которой занимаюсь: от полного обожания до полного отрицания. Сейчас у меня — некий усредненный вариант. Я считаю, что кино действительно оказывает большое влияние на человека, в некой степени формирует мировоззрение. Но нельзя представлять дело так, что кино может переделать мир. Это не так. В этом смысле литература имеет больший вес. Но это мой личный взгляд. Само кино — оно исторически еще молодое искусство: ему по большому счету всего сто лет. Это разве много? Может когда-то, лет через 500, к кино будут относиться как к наскальной живописи. Она ведь была когда-то, и тогда были, наверное, свои гении. И критики свои, наверное, тоже… (Смеется.) А литературе сколько? Как только человек появился, он стал что-то рассказывать. А кино всего сто лет… Я должен вам сказать, что самое бесполезное занятие для кинематографиста — рассчитывать на бессмертие. Это надо для себя понять. Кино даже с точки зрения технологии очень быстро устаревает. Я вот люблю фильмы Сергея Эйзенштейна — необыкновенное кино! Но понимаю, что для широкого зрители его картины не имеют никакой ценности в силу качества изображения, звука и прочего. Они имеют ценность для специалистов. Так что если хотите себя увековечить — лучше в другом себя искать. Например, в скульптуре. Пирамиды в Египте столько тысячелетий стоят!
— В конце прошлого года был опубликован рейтинг популярных актеров, в который вошли Константин Хабенский, Владимир Машков, Сергей Безруков, Юлия Пересильд, Светлана Ходченкова, Елизавета Боярская и другие. Что вы думаете об этом?
— Я думаю, что все относительно. Но в этом рейтинге все — достойнейшие актеры. Со многими из них мы отлично работали. Я просто к любой статистике отношусь с большим скепсисом…
— Тогда, может быть, у вас есть свой актерский рейтинг?
— Нет. Я когда делаю картину — смотрю, какой актер мне нужен на ту или иную роль. Это может быть даже совершенно неизвестный актер, но если он мне нужен в данный момент, если я знаю, что он сделает то, что мне нужно, — он для меня лучший. А иначе как можно выбрать? Я вот работал с Олегом Янковским, Леонидом Филатовым, Евгением Евстигнеевым. И кто из них лучший? Или Олег Басилашвили, Армен Джигарханян, Владимир Меньшов. Как тут можно выбрать лучшего? Они все — лучшие, как можно их сравнивать? Как можно сравнивать, например, Гоголя, Чехова и Достоевского — кто будет первым в рейтинге? Для меня лучший — тот, кто хорошо сыграет роль в фильме, который я делаю…