Константин Бранкузи в парижском Centre Pompidou
В Центре Помпиду открылась выставка выдающегося скульптора XX века Константина Бранкузи (1876–1957) «Искусство только начинается». Родившийся в Румынии художник прославился в Париже 1930-х, став из Брынкуша — Бранкузи и построив при жизни вокруг себя настоящий храм-музей. В своей мастерской он движением руки перемещал камни, преобразовывал формы, играл на скрипке, слушал джаз и принимал восхищенных поклонников и поклонниц. Рассказывает корреспондент “Ъ” Алексей Тарханов.
Константина Бранкузи сравнивают с Анри Матиссом, особенно Матиссом поздних времен, когда коллаж заменил французу живопись. И за простоту исходной техники, и за точность и великолепие результата. И за цены — вполне матиссовские, Бранкузи, в компании Джакометти, среди самых дорогих скульпторов ХХ века. В Париже румын жил отшельником в своей мастерской, не офранцузившись (государство согласилось дать ему паспорт лишь за пять лет до смерти), не напрашиваясь ни к кому и принимая у себя только тех, кто ему нравился. Его друг композитор Эрик Сати помог пришельцу прослыть седобородым мудрецом-мастером, легендой, волшебником, сидящим у очага среди своих фантастических произведений, которые к тому же еще и двигались. Бранкузи снабжал подиумы электромоторами, и, когда на них не танцевали пришедшие в гости красавицы, тяжелые круги, похожие на мельничные жернова, вращали скульптуры, показывая их со всех наилучших сторон.
Родившись на свет, его работы тем или иным образом больше не покидали мастерской. Как рассказывала журналистам на открытии комиссар экспозиции Ариана Кулондр, Бранкузи сначала делал скульптуру из камня, тщательно шлифуя поверхность, только потом переводил ее в бронзу, отполированную до зеркального блеска, ну а потом, если камень и бронза продавались, в мастерской оставалась точная копия, отлитая из гипса.
Каждая часть пространства его мастерской в тупике Ронсен (исчезнувшем в 1950-х при расширении соседней больницы) сама создавалась как скульптура, вроде монументального камина, на открытие которого гости собирались, как на вернисаж, или придуманных хозяином акустических колонок-отражателей из камня — Бранкузи любил музыку.
Легенда Бранкузи, поддерживавшаяся его друзьями, создана им самим. Его талантом скульптора и умением сказителя. Лучший тому пример — история его появления во Франции. Выпускник румынской академии искусств пешком отправился из Бухареста в Париж, и от рассказа к рассказу путешествие превращалось в паломничество через Австрию, Германию и Швейцарию, Вену и Мюнхен, со встречами, стихийными бедствиями, болезнями — как в Средневековье. Так ли это было или нет, уже не проверишь, но, как и рыбный обоз Ломоносова, это стало неопровержимым книжным фактом.
На его праздники в мастерской стремились попасть многие, но пускали только самых известных, красивых и полезных. У гостей просыпалась жажда творчества, их жизнь в мастерской Бранкузи перекладывал на пленку: на его подиуме танцует фотограф и знаменитая красавица Флоранс Мейер, за общим столом веселятся Эзра Паунд, Марсель Дюшан, его подруга Мэри Рейнольдс и британская пианистка Вера Мур. С ней у скульптора был роман и даже родился сын, которого, впрочем, румын не признал, поскольку больше все-таки тяготел к талантливым мужчинам из своего окружения.
В Париже он коротко поработал в мастерской у Огюста Родена, самого близкого ему в то время по духу скульптора, но бежал оттуда, сказав: «Ничего не вырастет в тени таких больших деревьев». Это был последний год его «учебы», и в качестве «выпускного» проекта он создал прославивший его «Поцелуй», повторявшийся с тех пор во многих вариантах. Он поступал именно так: годами совершенствуя свои скульптуры, постепенно их упрощая, делая все менее изобразительными и все более выразительными. Свидетельство тому — его многочисленная серия «птиц», начавшаяся работой, в которой все-таки угадываются черты реальной птицы, и пришедшая к вытянутым почти абстрактным фигурам, полуптицам-полурыбам, изображающим не столько тело, сколько ощущение полета, скольжения в среде, которой могли бы быть и небо, и море.
При этом, очищая свои работы от всякого литературного содержания, он предлагал зрителям гораздо более сложные ассоциации. Его «Принцесса Х», которую он создавал как склоненную женскую фигуру и которая превратилась в восставший член — в зависимости от того, как смотреть и что видеть, была портретом принцессы Мари Бонапарт, одной из основоположниц французской психоаналитики, поклонницы и исследовательницы Фрейда. Скульптуру сняли с выставки Салона Независимых в 1920 году, потому что боялись скандала. Оставшаяся собственностью Бранкузи, она вдохновила множество последователей, вроде голландца Германа Маккинка с его «Rocking Machine» 1960-х, которую использовал Стенли Кубрик в «Заводном апельсине»: там герой убивает скульптурным фаллосом богатую коллекционерку.
Бранкузи был куда более нежен со своими коллекционерками. Один из залов отведен их портретам, в которых отсутствует какое бы то ни было портретное сходство. От него ждали совсем другого. Когда заказчицы бунтовали, он говорил им: «Я сейчас покажу, как на самом деле выглядит ваш портрет». Он тщательнейшим образом освобождал их черты от всего лишнего, добиваясь чистоты впечатления от полированного камня или бронзы, отражающей взгляд зрителя. Репутация волшебника, изображающего не тело, а душу, была им заслужена.
Центр выставки — тщательно восстановленная архитектором Паскалем Родригесом мастерская героя, перенесенная в свое время из обреченного на снос здания. Это был его при жизни созданный музей и архив. Бранкузи сохранил тысячи адресованных ему писем, фотографии, которые он делал сам, не доверяя журналистам, и даже пластинки, которые он ставил гостям. Чтобы созданное собственными руками пространство уцелело, художник завещал его государству вместе со своими работами.
В течение многих лет точно воспроизведенная мастерская находилось в специальной пристройке к Центру Помпиду, привлекая на удивление мало посетителей. Почему — понятно на выставке. Интересно взглянуть на пространство, которое, впрочем, выглядит как мастерская в любом музее-заповеднике, в ней мог жить сельский плотник или каменотес. Но тем очевиднее пустота, оставленная его автором, бывшим главным экспонатом своего прижизненного музея. Мастерская стоит чистой и безжизненной, а скульптуры из нее разлетелись по залам Центра Помпиду. Нам остается смотреть ролики про то, как проводили время в этом пространстве, когда в камине горел огонь и хозяин был дома.