Что такое абсурд по Дэвиду Линчу
Слово «абсурд» произошло от латинского «ab surdus», «от глухого». Этого глухого мы видели в «Твин-Пиксе», его играл Дэвид Линч.
Чтобы исследовать воздействие абсурда на психику, участникам одного психологического эксперимента показывали короткометражный веб-сериал Дэвида Линча «Кролики» — они хорошо знакомы зрителям «Внутренней империи» (2006). Там три персонажа с головами кроликов сидят в гостиной, общаются, занимаются домашними делами. Большая часть времени проходит в молчании. Когда кролики произносят абсурдные, не связанные между собой фразы, становится еще неуютнее.
Добровольцам перед просмотром «Кроликов» давали болеутоляющее или плацебо. Выяснилось, что на нейронном уровне неприятные ощущения, вызванные абсурдом, воспринимаются как физическая боль и могут быть сняты таблетками: те, кто получал плацебо, испытывали после «Кроликов» примерно такое же беспокойство, как после написания эссе о смерти. Те, кто получал болеутоляющее, беспокоились гораздо меньше.
Смотреть любой фильм Линча, с любого места — это как писать эссе о смерти. Как видеть сон, точно зная, что, проснувшись, его не запомнишь и о чем он — понять не сможешь. Как испытывать безотчетную тревогу, глядя в окно.
Линча принято называть сновидцем, сюрреалистом, визионером, гипнотизером, абсурдистом. Он одержим звуком: фильм за фильмом подкладывает саундтрек к собственному подсознанию. Он художник: раскрашивает неуютность в яркие цвета. Он пропагандирует трансцендентальную медитацию: раз за разом предлагает зрителю пережить сначала потрясение, потом недоумение, потом немоту, потом чистое счастье. Дает возможность трактовать увиденное как угодно — и никогда не найти объяснение тому, что увидел. Хаос трактовок выстраивается в бессмысленный и прекрасный узор, а Линч любит все бессмысленное и прекрасное. Точнее, он любит загадки и тайны.
Сказочник, Оле-Лукойе, навевающий кошмары тем, кто плохо себя вел (а кто ж тут вел себя хорошо? таких не бывает), Линч, пожалуй, один из немногих подлинных сюрреалистов в этом мире. Он выстраивает свои произведения вокруг какого-то образа или идеи, не задумываясь о том, чтобы связать сюжетные нити или хотя бы нащупать их. Он берет жанр — роуд-муви («Простая история», 1999), комедию («Дикие сердцем», 1990), детектив («Твин-Пикс», 1990–2017), сказку о девушке, решившей покорить Голливуд («Малхолланд драйв», 1999) — и медитирует на этом жанре, пока от жанра и от самого Линча не останется сияющая пустота. Ее он и экранизирует, всякий раз по-разному.
И всякий раз она оказывается заполнена чем-то абсурдным, чем-то, что не должно там находиться. В короткометражке «Абсурдная встреча со страхом» (1967, другой перевод названия — «Абсурд встречается со страхом») герой, синелицый юноша, подходит к девушке, сидящей посреди поля, расстегивает штаны и начинает доставать из ширинки — медленно и неуверенно — какое-то сено, мятые одуванчики, один за одним; это почти так же страшно, как черный человек в «Малхолланд драйве». Почему? Потому что ничего этого не должно там быть. Не должно быть цветочных трупов в ширинке, монстра за мусорными баками, наростов на лице танцовщицы, вежливых кроликов в гостиной, букв под ногтями. Каждый раз Линч создает новую вселенную, в которой действуют свои законы, в нашем мире категорически непонятные. Чтобы их понять, надо отказаться от понимания.
Что такое линчевский абсурд? Язык его фильмов, способ мышления, пространство, по которому бродят его слишком буйные, слишком невинные, слишком развратные, слишком растерянные, слишком глухие герои? Способ столкновения разных линий, которые, врезавшись друг в друга, не всегда умирают, но всегда изменяются? Новая оркестровка страхов Кафки и Гоголя, ожиданий Камю и Беккета, развлечений Кэрролла и Введенского? Линчевский абсурд — это разметка на затерянном шоссе, ограничитель скорости, предупреждение, слова «Вы видели этого человека?» на молочном пакете. Нечто вызывающее тревогу на самом привычном месте.
Все свои фильмы Линч оркеструет умело и жестко: он всегда делает тревогу чуть громче, чем надо, а привычность — чуть более вопиющей, чем в реальности. Он усиливает контраст между безусловным ужасом и условным счастьем, а иногда и сталкивает их в одном персонаже — так, прекрасная танцовщица из «Головы-ластика» (1977) вызывает ощущение эйфории, но выглядит как персонаж кошмарного сна. Он разворачивает несколько сюжетов, которые исключают друг друга, переходят друг в друга, путаются, рвутся.
Даже в «Простой истории», самом «не-странном» фильме Линча, рассказана не одна и не простая история. Здесь есть сюжет, основанный на реальных событиях: старик едет к больному брату на газонокосилке через всю Америку. Здесь есть пространство: провинциальная Америка с ее простыми людьми и простыми желаниями. Здесь есть история умирания, история мытарств. И есть фоновый шум, тревожный и неотпускающий, как будто мы смотрим фильм ужасов и земля вот-вот закипит под газонокосилкой. Герой едет сквозь Хоппера и Уайетта, сквозь воспоминания о войне и мире, умудряется не провалиться в кроличьи норы — но эти норы есть, они близко, они подают какие-то знаки — например, ведут подсчет сбитых оленей,— и линчевская Америка охотно превращается в бескрайнее, безмятежное пространство абсурда.
Даже экранизируя реальные истории, даже рассказывая о погоде (был у него и такой ежедневный проект), Линч принципиально никогда не снимал «комментариев к происходящему». Писатель Дэвид Фостер Уоллес, автор «Бесконечной шутки», считал, что единственная задача Линча — пробраться в голову зрителя, а что он там будет делать, ему неважно. О погоде — так о погоде. Линч не манипулятивен, это его совершенно не интересует.
Абсурд для него — повторяющееся, бессмысленное действие. «Когда вы видите, как человек раз за разом разбегается и бьется башкой о стену, пока голова его не превращается в кровавое месиво, вы не можете удержаться от смеха, потому что действие становится абсурдным. А вот несчастье как таковое не кажется мне смешным — в том, как люди, несмотря на минуты отчаяния, продолжают двигаться дальше, я вижу высокий героизм»,— говорит Линч.
Все его фильмы — немного «Волшебник страны Оз», чуть-чуть «Алиса в Зазеркалье», безусловно «Превращение», отчасти «Толкование сновидений». Но его персонажи живут в мире, где сон иногда не так страшен, как пробуждение. Не всегда возможно сказать, какая линия фильма пересказывает сон, а какая беззастенчиво называет себя реальностью. В «Синем бархате» (1986), например, одинаково (не)реальны и солнечная цветущая американа провинциального городка, и садистическая эйфория главного злодея.
Линч спокойно и уважительно показывает мир, заполненный дикими существами. Их можно назвать уродами, можно назвать ночными кошмарами, можно назвать профессионалами в растерянности, невинными душами в присутствии зла, карликами, великанами — да мало ли какими словами можно рассуждать об устройстве чужих вселенных. «Фильм должен жить своей жизнью,— говорит Линч.— Абсурдно, если режиссер вынужден использовать слова, чтобы объяснить, о чем его картина».
Его зрители начинают жить жизнью фильма. Они становятся соучастниками какого-то преступления (кто убил Лору Палмер?), свидетелями, жертвами. Но и чувствуя, что зло уже совсем рядом, они продолжают смотреть на экран. И в этом нет абсурда, но есть высокий героизм.
Что человечество находит в его фильмах? Психологи — те самые, которые поставили знак равенства между «Кроликами» и эссе о смерти,— считают, что на абсурдистских фильмах и книгах человеческий мозг тренируется искать смысл. Нетренированный мозг, столкнувшись с абсурдностью сегодняшнего мира, склонен как можно быстрее укрепить свои убеждения о том, каким должен быть мир. Проще говоря, найти, за что держаться.
Фильмы Линча — тренажер для тех, кто понимает, что держится за пустоту.