История Московского художественного театра в «Нашей жизни в искусстве» Ричарда Нельсона
Американский драматург Ричард Нельсон поставил на сцене парижского «Театра дю Солей» свою пьесу «Наша жизнь в искусстве». Спектакль выводит на сцену артистов Московского художественного театра столетней давности: сюжет пьесы строится вокруг исторических гастролей МХТ в Америке, проходивших в 1923–1924 годах. Рассказывает Эсфирь Штейнбок.
Имя великой Арианы Мнушкиной и созданного ею когда-то в парижском Картушери «Театра дю Солей» настолько неразрывно связаны, что трудно себе представить, что не все спектакли «театра солнца» сделаны непосредственно ее по-прежнему властной и жесткой рукой. Между тем иногда она — все-таки Мнушкиной, к чему скрывать, уже за восемьдесят — пускает других режиссеров. Разумеется, не без разбора: так, несколько лет назад «приглашенным» у нее работал Робер Лепаж. На сей раз, пока она сама готовится к следующим постановкам, Ариана Мнушкина предложила американскому драматургу Ричарду Нельсону поставить его пьесу «Наша жизнь в искусстве».
Как несложно предположить по названию, пьеса Нельсона посвящена Станиславскому. И еще Московскому художественному театру. А именно событиям столетней давности, когда часть труппы МХТ во главе с одним из его основателей гастролировала по Америке. Собственно говоря, премьера пьесы и должна была состояться в МХТ в Москве. Говорят, что сначала драматург передал ее петербургскому МДТ Льва Додина, самому именитому из российских театров в мире, но в Петербурге не получилось — и тогда, в бытность худруком МХТ имени Чехова, пьесой заинтересовался Сергей Женовач. Но потом Женовач покинул МХТ, а потом и вовсе стало не до американцев в репертуаре — тем более что темой пьесы, в сущности, является проблема эмиграции деятелей искусства. Мало ли кто какие параллели с современной ситуацией найдет.
МХТ недавно исполнилось 125, а действие пьесы происходит в дни, когда театру было четверть века. Драматург застает актеров во главе со Станиславским на гастролях в Чикаго. Действие происходит в течение нескольких вечеров в доме, который снят для русской труппы — они живут здесь своего рода коммуной, встречаются по вечерам на кухне, обсуждают новости и насущные проблемы. Здесь Ольга Книппер-Чехова и Василий Качалов, Иван Москвин и Ольга Литовцева — драматург, разумеется, изучил все документы и письма, связанные с гастролями, поэтому его пьеса отчасти может считаться историческим изысканием. Но, конечно, это и фантазия тоже. Нельсон сознательно пишет немного «под Чехова»: персонажи много (даже слишком много, местами пьеса очевидно буксует) говорят, иногда о пустяках, поют, едят и даже сплетничают, но в это время рушатся их жизни — вернее, им приходится искать ответ на вопрос, который в пьесе ни разу впрямую не задается, но который для них главный: остаться в Америке или вернуться в СССР.
Там — дом, дело жизни, там Немирович-Данченко с частью труппы, который в письмах призывает скорее ехать в Москву. Но оттуда же приходят и вырезки из газет, где МХТ клеймят (в том числе сам Маяковский) как старорежимный буржуазный театр, предъявляя его связи с белоэмигрантами. Да и советские шпионы вьются вокруг артистов даже в Чикаго. С другой стороны, гастроли перестали быть прибыльными, где-то уже совсем рядом гуляет призрак безденежья. Качалов ноет, что внес задаток за подмосковную дачу… Главный аргумент против возвращения в основном тексте пьесы не звучит. Но он ее словно обрамляет: в прологе и финале актер, играющий Ричарда Болеславского (реальный Болеславский в 1923 году уже стал эмигрантом и к большевикам не собирался), зачитывает ужасный документ — датированное 1938 годом благодарственное письмо Станиславского «дорогому товарищу Сталину». Говорят, что сам режиссер его не писал, просто ему объяснили, что это нужно, и дали подписать готовый текст.
Что касается самой постановки Ричарда Нельсона, то вряд ли будет милосердным судить его по законам профессиональной режиссуры, так сказать, по законам Мнушкиной или Лепажа. Как и многие другие ставящие драматурги, Нельсон здесь заботится прежде всего о том, чтобы «видна» была его пьеса, чтобы было понятно, о чем и зачем этот текст. В этом смысле его задача выполнена. В малом зале «Театра дю Солей» зрители сидят на двух трибунах-амфитеатрах, и действие происходит между ними. Ничего лишнего, просто бытовая обстановка общей обеденной комнаты. Играют «Нашу жизнь в искусстве» актеры Мнушкиной — это довольно специфическое актерское сообщество, их способности очень сильно «отформатированы» их мастером, поэтому от них сложно ждать каких-то самостоятельных откровений, каких-то сильных актерских акцентов, каких-то неожиданностей. Но им, безусловно, присуща естественность негромкого сценического поведения — и для «бытового» спектакля Нельсона они, вероятно, могут считаться самыми лучшими исполнителями, каких только можно желать.
Трибуны довольно круто поднимаются, и уже со второго ряда зрители смотрят на персонажей отчасти сверху вниз — не говоря уже про сидящих выше. Может быть, это и не входило в замысел Нельсона, но мы сегодня смотрим на те события тоже с высоты времени, со знанием всего того, что произошло с героями пьесы после показанных на сцене событий. И от этого сегодняшние развилки перестают казаться уникальными, а испытания — беспрецедентными. Во всяком случае, от главной сегодняшней болезни — отсечения нюансов и деления мира только на черное и белое — спектакль «Театра дю Солей» может помочь избавиться.