На Зальцбургском фестивале представили спектакли по пьесам Леонида Андреева и Карла Крауса
В Зальцбурге проходит традиционный международный музыкальный фестиваль. В его драматическом разделе в нынешней программе — спектакли по двум репертуарным раритетам: «Екатерине Ивановне» Леонида Андреева и «Последним дням человечества» австрийского драматурга Карла Крауса. Из Зальцбурга — Эсфирь Штейнбок.
Конечно, раздел «драматический театр» в афише Зальцбурга занимает заведомо подчиненное, третьестепенное положение. За первую и вторую «степени» ежегодно борются оперная и концертная программы (далеко не всегда, кстати, оперная побеждает). В любом случае в город Моцарта публика едет прежде всего за музыкой, а если даже за театральной режиссурой — то за оперной.
Но права драматического театра в Зальцбурге навсегда защищены прежде всего «Имяреком» Гуго фон Гофмансталя — пьесой, с постановки которой великим Максом Рейнхардтом больше 100 лет назад и началась история главного музыкального фестиваля мира.
С тех пор «Имярек» так и играется — разумеется, в разных постановках и с перерывом на времена германского нацизма, потому что и Рейнхардт, и Гофмансталь не были «арийцами»,— под открытым небом, на площади перед городским кафедральным собором.
Кстати, при плохой погоде, нередкой в предгорьях Альп, представления переносятся в Большой фестивальный театр, который на вечера, когда дают «Имярека», предусмотрительно держат не занятым музыкальными представлениями, так что драму здесь все-таки чтят.
В драматической программе этого года прежде других бросаются в глаза два раритета. И если «Последние дни человечества» являются все-таки частью австрийского наследия, то про «Екатерину Ивановну» Леонида Андреева у заезжих русских зрителей все знакомые иностранцы пытались расспросить поподробнее — ни пьеса, ни сам автор частью классического багажа образованного европейца не считаются.
Если учесть, что в оперной программе стоят спектакли Дмитрия Чернякова и Евгения Титова, а в драматической позже будет показана премьера «Метели» Владимира Сорокина в постановке Кирилла Серебренникова, то «русский акцент» нынешнего Зальцбургского фестиваля станет очевидным.
Честно говоря, и про пьесу «Последние дни человечества» знают далеко не многие. И вспомнили про нее, разумеется, прежде всего из-за апокалиптического названия — рифма с настроениями наших дней очевидна. Так-то пьеса Карла Крауса, австрийского писателя и публициста, никогда целиком и не ставилась. Это было бы мудреной задачей: сатирическая пьеса-обозрение состоит более чем из 200 сцен и фрагментов, посвященных Первой мировой войне.
«Последние дни человечества» похожи на коллаж, созданный задолго до появления «документального театра»: Краус использовал газетные репортажи, официальные документы, речи политиков, фрагменты своих и чужих писем. В пьесе нет ни сюжета, ни главного героя — если таковым не считать само военное время. И чтобы ее поставить, нужна какая-то очень сильная постановочная идея.
Возможно, она и была у активно работающего в немецкоязычном театре чешского режиссера Душана Давида Паризека. Но в спектакле венского Бургтеатра, главного драматического театра Австрии, она не вполне проявилась. Зальцбургская публика приняла премьеру более чем благосклонно: на сцену вышли знаменитые австрийские актеры, читать субтитры было не нужно (английские для иностранцев — не в счет), тема охватившего наш мир военного безумия, которое деформирует все сферы жизни, актуальна сама по себе, и весь спектакль с декорацией в виде огромного куба с откидывающимися стенами, живой музыкой и видеопроекциями очень похож по форме на содержательное эпическое высказывание.
Но ничем более важным, чем очевидный антивоенный настрой, разрозненные фрагменты так и не скреплены. Да, в финале все актеры облачаются в защитного цвета военную форму, напоминая о том, что война коснется всех без исключения, но «Последние дни человечества» скорее просто напомнили о произведении Крауса, нежели всерьез актуализировали его.
В сущности, спектаклю Жюльена Гослена, нынешнего директора парижского «Одеона» и одного из самых интересных французских постановщиков среднего поколения, название пьесы Карла Крауса могло бы послужить в качестве подзаголовка — ну или кратчайшей аннотации.
В спектакле «Le Passe» по пьесе Леонида Андреева и еще нескольким его текстам, о которых и в России-то вспоминают крайне редко, нет никакой панорамы общественной жизни — это семейная история о женщине, которую окружающие либо используют, либо презирают, о ее саморазрушении и психологической деградации, которые приводят к преступлению.
Но в этой экспрессионистской драме Гослен отчетливо видит свидетельство разрушения основ человеческого бытия, основ социума в принципе. Это смотрится не как метания одной теряющей себя женщины, а как протяжный, безнадежный крик перед концом света.
Трудно сказать, можно ли было бы выдержать эту экспрессию лицом к лицу с актерами. Гослен использует действенный и элегантный фильтр — объектив видеокамеры. Так что на протяжении четырех с половиной часов публика непосредственно видит актеров всего несколько минут. Все остальное время они живут внутри интерьеров, отделенных от зала стенами декораций, и появляются исключительно на видеоэкране.
Прием, что и говорить, неоригинальный, но Гослен берет зрителя не крупными планами и не живостью театрального репортажа из глубин сцены, а тонкой разработкой партитуры съемок, так что мы видим не просто кухню театра в режиме реального времени, но тщательно продуманное в деталях эстетское кино. Продолжительность действия часть зрителей пугает — но режиссер вряд ли не рассчитал свои эффекты воздействия на публику по минутам. Ему необходим этот эффект засасывания внимания зала, медленного погружения в свой театральный язык. Который, кстати, подразумевает и неожиданности: в конце первого действия персонажи разыгрывают несколько сцен в стиле нуар — в гротескных масках и с намеренно грубыми, даже бесстыдными повадками. Гослен показывает мир, который каждую минуту может быть вывернут наизнанку, и даже если он после этого возвращается к «приличному» виду, он все равно обречен.