Фильм о Хельмуте Ньютоне
В российский прокат вышел документальный фильм немецкого режиссера Геро фон Бёма «Хельмут Ньютон: Отвратительный и великолепный» (2020). Серьезный разговор о самом веселом, пожалуй, фотографе мира моды касается всех тем, которых сегодня необходимо коснуться, но побеждает, как всегда, любовь Ньютона к женщинам и его несерьезное отношение к себе самому. Рассказывает Кира Долинина.
Хельмут Ньютон умер в 2004 году. Он разбился, не справившись с управлением автомобилем и врезавшись в стену отеля «Шато Мормон», в котором жил все зимы последних десятилетий жизни. Классическая смерть из голливудских фильмов, которые так любил наш герой: 83 года, Сансет-бульвар, красивая машина, смерть на руках у любящей его с 1940-х годов жены Джун, сделанный ею на последнем его дыхании портрет в больнице и море поющих ему осанну красивейших женщин планеты, которых он снимал как никто и никогда. С тех пор о нем написано множество статей и книг, вышла его автобиография, его альбомы не сходят с витрин книжных и музейных магазинов.
Что может сказать о нем новый фильм, в котором главного героя вспоминают через документальную съемку разных лет и монологи его бывших и все еще остающихся красавицами моделей, среди которых Клаудия Шиффер и Надя Ауэрман, Изабелла Росселлини и Шарлотта Рэмплинг, Грейс Джонс и Ханна Шигулла? Режиссер мог бы пойти строго за мемуарами: Берлин 1930-х, еврейский мальчик с локонами в бархатных костюмчиках, трус и неврастеник, истеричная мать с округлыми плечами в декольте вечерних платьев и так ничего не понявший в новой Германии отец; богатое детство, бегство от еврейских погромов, эмиграция в Сингапур, жизнь альфонса, лагерь для интернированных в Австралии, австралийская жена Джун, модная фотография всех столиц мира. Судьба человека, который не боялся жизни только тогда, когда между ним и этой самой жизнью стояла камера.
Почти все эти мотивы в фильме есть, однако Геро фон Бёма интересует прежде всего зазор между жесткостью фотографий Ньютона и его каким-то детским восхищением женщиной. В этот семантический зазор попадают все, кто о нем вспоминает. Профессиональные модели рассказывают, что с ним было «безопасно», «весело», «легко», что он умел любые свои сюжеты с цепями, ремнями, оружием и даже крокодилом или огромным лебедем, на фоне которых обнаженное женское тело должно было казаться подчиненным, обернуть шуткой над простецкими мужскими желаниями, которые питали его воображение всю жизнь. Великие актрисы видят свою работу с Ньютоном прежде всего как «освобождение» себя.
Этот поток смешных, нелепых, милых подробностей о том, как работал Ньютон, наваливается на зрителя в первой половине фильма, и только множество слов о тяготении его героя к «сильным женщинам» и часто появляющиеся в кадре знаменитейшие его фотографии не женщин, а будто бы богинь, ступающих на своих каблуках и в своей абсолютной наготе не иначе как к небесному своду, заставляют почувствовать некое напряжение. Тревожности, как ни странно, добавляет и разговор на трех языках, все три из которых для Ньютона и рабочие, и личные. Конечно, главный — английский, на котором говорит большинство интервьюируемых, но в монологах самого Ньютона чаще звучит родной немецкий, а ловкий французский фотографа, снятого еще далеко не старым в какой-то парижской телестудии, оказывается основой всего сюжета. В этой студии Хельмут Ньютон не одинок, рядом с ним сидит ведущий и Сьюзен Зонтаг — единственная в этом фильме, не сказавшая доброго слова о главном герое. Она активно, жестко, неприязненно, глаза в глаза обвиняет Ньютона в сексизме и мизогинии, отказываясь от любых его объяснений. Ее неприятие игр с властью тотально.
С этого момента разговор, вроде бы идущий ровно в том же ритме, меняет тональность: появляются воспоминания Ньютона о детстве в веймарском Берлине, появляется имя Лени Рифеншталь, которая создала идеальную картинку нового человека и не могла не повлиять на постоянно ищущего визуальной информации мальчика. Звезда Фассбиндера Ханна Шигулла иронично замечает, что в ней, например, Ньютона, как всякого мальчика из богатой семьи, привлекла простонародность. Как, впрочем, и многие его образы вышли из юношеского упоения Берлином эпохи вседозволенности и раскованности. И это уже разговор не про сор, из которого растет большое искусство, а про умиротворение страстей и фобий через творчество.
Впрочем, сам Ньютон больше всего на свете не любил в разговоре о фотографии двух определений: «искусство» и «хороший вкус». Еще он отказывался видеть в моделях «душу», ссылаясь на то, что его камера питается телами, а не какими-то эфемерными понятиями. Правда, «сильные женщины» Ньютона с ним по большей части не согласны: даже играя с моделями, как с куклами, он дарил им ощущение своей индивидуальности больше, чем кто-либо. И самые странные его фантазии и образы казались шуткой перед ребячливым взглядом этого гения и его вечным «Почему бы и нет?».